Он проснулся в страхе.

      Нет, хуже – в ужасе. Тело напряжено, как струна, сердце отчаянно колотится, воздух вырывается из легких резкими толчками. После пробуждения легче не стало, – и наяву его не оставляла уверенность: случилось что-то страшное. Вот только понять бы что.

      Он открыл глаза. Слабый свет, сочащийся из соседнего помещения, тускло обрисовывал очертания предметов. Обстановка вокруг казалась смутно знакомой. Где-то рядом журчала вода.

      Он попытался успокоиться. Сглотнул, несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, сосредоточился на своих ощущениях. Жесткий пол. Холодно. Ломит все тело, раскалывается голова, сухо во рту, к горлу подступает тошнота, словно с похмелья.

      Дрожа от холода и страха, он сел. В ноздри ударила вонь моющего средства с хлоркой. В сумраке у противоположной стены белела шеренга умывальников.

      Он в общественной уборной.

      Ничего себе! Уснул на полу в мужском сортире! Что, черт возьми, с ним стряслось? Так… он полностью одет – пальто, тяжелые ботинки. Однако одежда кажется чужой… Паника постепенно отступала, сменяясь иным, более глубоким страхом.

      Нужен свет.

      Он поднялся на ноги, вглядываясь во мрак, пытаясь понять, где дверь. Вытянув руки перед собой, чтобы не наткнуться на что-нибудь невидимое, добрался до ближайшей стены и боком, по-крабьи, двинулся вдоль нее. Рука нащупала что-то холодное и гладкое – должно быть, зеркало; за ним – раздатчик бумажных полотенец, какой-то железный ящик, возможно, торговый автомат. Наконец пальцы легли на выключатель.

      Яркий свет залил белые кафельные стены, бетонный пол, ряд туалетных кабинок с приоткрытыми дверцами, кучу старого тряпья в углу. Как он сюда попал? Что с ним произошло?

      Истерический страх вновь подступил к горлу, когда он осознал, что ничего не помнит.

      Что было с ним вчера? А позавчера? Неизвестно. Пустота. Как его зовут?

      Он повернулся к умывальникам. Зеркало отобразило грязного бродягу – в лохмотьях, всклокоченного, с безумным взглядом выпученных глаз. Пожалуй, не меньше секунды он смотрел на этого бродягу, не понимая, что видит. А потом понял – и отшатнулся с криком; человек в зеркале сделал то же самое.

      Не в силах больше сдерживать панику, он воскликнул дрожащим голосом:

      – Кто я?!

      Куча тряпья в углу зашевелилась. Из нее возникла голова, и невнятный голос проворчал:

      – Чего орешь, Люк? Ты такой же босяк, как я!

      Люк. Его зовут Люк.

      Даже за эту крупицу знания он готов был благодарить судьбу. Имя – не слишком много, но хоть какая-то опора.

      Он взглянул на своего товарища: драное пальто, подпоясанное веревкой, хитрая чумазая физиономия.

      – Ох, черт, как башка трещит! – пробормотал тот, протирая глаза.

      – А ты кто? – спросил Люк.

      – Да я это, дурачина! Я, Пит! Что, не узнал?

      – Я не… – Люк судорожно сглотнул, подавляя панику. – Я ничего не помню!

      – Неудивительно. Ты вчера, почитай, целую бутыль бурбона вылакал в одиночку! Чудо, что совсем не свихнулся. Лучше бы мне побольше оставил! – облизнувшись, добавил Пит.

      Бурбон… что ж, тогда понятно, откуда похмелье.

      – А зачем я выпил целую бутылку?

      Пит громко заржал.

      – Совсем с катушек съехал? Чтобы напиться, само собой, зачем же еще!

      Люк почувствовал, что кафельный пол уходит из-под ног. Итак, он бродяга. Пьяница. Ночует в общественных туалетах.

      Страшно хотелось пить. Он склонился над раковиной, открыл воду, жадно сделал несколько глотков прямо из-под крана. От холодной воды стало чуть лучше, и он осмелился снова взглянуть на себя в зеркало.

      Теперь его лицо стало спокойнее; безумный взгляд исчез, сменившись недоумением. Зеркало показало человека лет под сорок, темноволосого