ГЛОСТЕР

      Итак, преобразило солнце Йорка

      В благое лето зиму наших смут.

      И тучи, тяготевшие над нами,

      Погребены в пучине океана.

      Победный лавр венчает нам чело,

      Мы сбросили помятые доспехи,

      Мы гул боев сменили шумом пиршеств

      И клики труб музы́кой сладкогласной.

      Свиреполикий бог войны разгладил

      Морщинистый свой лоб: уж он не мчится

      На скакунах, закованных в броню,

      Вселяя ужас в души побежденных;

      Нет, развлекая дам, он бойко пляшет

      Под нежный звон сластолюбивой лютни.

      Но я, чей облик не подходит к играм,

      К умильному гляденью в зеркала;

      Я, слепленный так грубо, что уж где мне

      Пленять распутных и жеманных нимф;

      Я, у кого ни роста, ни осанки,

      Кому взамен мошенница природа

      Всучила хромоту и кривобокость;

      Я, сделанный небрежно, кое-как

      И в мир живых отправленный до срока

      Таким уродливым, таким увечным,

      Что лают псы, когда я прохожу, —

      Чем я займусь в столь сладостное время,

      На что досуг свой мирный буду тратить?

      Стоять на солнце, любоваться тенью,

      Да о своем уродстве рассуждать?

      Нет!.. Раз не вышел из меня любовник,

      Достойный сих времен благословенных,

      То надлежит мне сделаться злодеем,

      Прокляв забавы наших праздных дней.

      Я сплел силки: умелым толкованьем

      Снов, вздорных слухов, пьяной болтовни

      Я ненависть смертельную разжег

      Меж братом Кларенсом и королем.

      И если искренен и простодушен

      Король Эдуард настолько же, насколько

      Я сам умен и лжив и вероломен,

      То быть Георгу Кларенсу в тюрьме:

      Ведь буква «Г», согласно предсказанью,

      Должна детей Эдуарда умертвить. —

      Нырните, мысли, в глубь души: вот Кларенс.