Староста в первый раз поднял голову, поглядел исподлобья.

      – С одного бычка две шкуры не снимешь, великий князь, – сказал он. – И по Правде, и по обычаю. Можешь меня убить, но не будет тебе дани.

      – Что ж… – пухлые губы князя тронула недобрая усмешка. – Сам напросился.

      Серебристая молния вынырнула из ножен и…

      …Сбитый с ног староста шлепнулся на землю, а сбивший его грудью гнедой конь, статью не уступающий княжескому, встал между князем и смердом.

      – Не надо, княже! – Всадник гнедого, огромный, длинноусый, в высоком, сдвинутом на затылок шеломе спокойно встретил взгляд бешеных голубых глаз. – Не убивают свою корову, если чужой сдоил молоко. А вот вору десницу укоротить – это доброе дело! Так, княже?

      Юный князь выдохнул. Сабля скользнула в ножны, словно змея в норку.

      – Так, воевода, – нехотя вымолвил князь, смиряя гнев. И с еще большим усилием выдавил: – Благодарю, что удержал… То – по Правде…

      Воевода киевский Серегей, которого когда-то звали Серегой Духаревым, видел, чего стоило юному князю обуздать свою ярость. Это чертовски трудное дело для юного воина – держать чувства в узде. Но именно это умение делает воина – князем. Этому учили Святослава наставники: Свенельд, Асмунд и он, Сергей Духарев, человек, рожденный в другой эпохе, но давно уже ставший своим – в этой. Великий князь киевский Святослав Игоревич оказался отменным учеником и обещал превзойти учителей… если переменчивая судьба не оборвет жизнь князя-воителя раньше…

      Сбитый с ног староста лежал в пыли, закрыв глаза, – ждал смерти.

      – Чиж! – обратился воевода к отроку, который обвинил старосту во лжи. – Подними его!

      Дружинник спрыгнул на землю, подскочил к старосте, занес ногу, намереваясь пнуть…

      – Я сказал подними, а не ударь!

      Рык воеводы мгновенно изменил намерения дружинника.

      Чиж ухватил старосту за руку.

      – Вставай, мужик! – сказал он почти ласково. – Вставай, не убьют тебя.

      Сергей огляделся. Вообще-то так себе деревенька. Дюжины две дворов: крытые соломой избы, землянки… Сотни полторы поселян… Сейчас все попрятались: за тынами, в избах, в норах… А кое-кто вообще сбежал. Ясное дело: пришел князь за данью, а дани уж нет. Страшно. Но еще страшнее – если князь последнее отберет? Как тогда зиму пережить?

      Отец Святослава так и поступил однажды. С древлянами. Решил содрать три шкуры с одного бычка… И потерял собственную.

      «Кто же нас опередил?» – подумал Духарев.

      – Кто? – спросил он старосту.

      – Не-е ведам-м… – промычал тот. – Вои пришли, взяли…

      Пенек деревенский. Для здешних, южных, все воины на одно лицо. И все – берут. С них, с отцов их, с дедов-прадедов. Стригут, как овец. Но овцы на то и овцы, чтобы их стричь.

      – Одеты как?

      – Ну-у… – староста глядел не в лицо воеводы: в полированное зерцало на груди. – Как вы, токо поплоше. На ко́нях…

      – Имена! Как они друг друга называли? Старшего как звали? Ну!

      – Кажись… Погошем… – Староста поскреб затылок. – Или Тогошем…

      – Тотошем? – раздался звонкий голос князя.

      – Ага! – Староста обрадовался. – Точно, Тотошем его кликали!

      – Угры[1]! – пухлые губы киевского князя изогнулись по-волчьи. – Угры, Серегей.

      – Давно?

      – Как месяц в рост пошел.

      Духарев прикинул: от новолуния прошло дней семь. Многовато.

      Святослав выжидающе глядел на своего воеводу: что скажет?

      А что сказать? С ними – большая сотня[2] дружинных. Хватит, чтобы перехватить угров в поле, но слишком мало, чтобы биться на угорской земле. Успеют ли они перехватить? Семь дней все-таки… Или послать за подкреплением? В любом случае надо драться. Спускать такое нельзя.

      – На конях, говоришь? – сказал Духарев старосте. – А что у вас взяли, тоже на коней вьючили?

      – Не-е! – староста мотнул кудлатой,