Жилистая спина подрагивала. А вместе с ней подрагивали сложенные крест-накрест лежащие на чужом позвоночнике тонкие и изящные женские лодыжки – дорогой педикюр, темно-вишневый лак и блестящая точка стразы на ногтях больших пальцев – любо-дорого смотреть.

      И Марго смотрела.

      Утыкалась пьяным взглядом то в собственные стопы, то в стоящий ей многих тысяч интерьер: идеально-белую стену напротив мягкого кресла, три полотна подлинника ставшего известным лишь в прошлом году Бьянко Данкона (еще двадцать три тысячи, между прочим, – она до сих пор надеялась, что не в ж. пу), тяжелые портьеры с позолотой, встроенные в декоративный потолок мелкие лампочки-звезды. В руке нетрезво покачивался бокал – жидкость в нем переживала сильнейший шторм – как минимум восемь баллов из десяти – даром, что не лилась на толстый бежевый ковер.

      – Долго еще?

      Хриплый и заискивающий голос заставил красивое женское лицо поморщиться.

      – Встанешь, когда я скажу «встать». И ни секундой раньше.

      В ее собственном тоне, несмотря на изрядную порцию алкоголя в крови, звучала сталь. Или презрение. Или Ненависть. Или все вместе.

      – Я уже выбрил себе грудь, как ты просила. Я…

      – Заткнись.

      Марго еще не насытилась. Да, часом ранее она приказала этому мудаку побрить себе грудь. Потом яйца – с этим он провозился почти полчаса. А теперь некто по имени Клинт Струнт – молодой актер драматического театра и одновременно очередной ухажер, решивший позариться на легкие деньги (если сумеет сыскать расположение сидящей в кресле экстравагантной мисс Полански), – стоял у кресла на карачках, подрабатывая пуфом.

      Нет, не за деньги. За кольцо, которое мечтал надеть ей на палец, как и сотни других ловеласов за день, за неделю, за месяц до того. Очередное заключенное пари – «я тот, кто сумеет завоевать неприступную крепость» и заполучить во владение сладкие ароматно-ванильные миллионы долларов.

      Да-да. Или лучше «ну-ну» – Марго улыбалась. Нетрезво и недобро.

      «Все они на одно лицо – мужики, мудаки, сволочи. Все приходят к ней с надеждой в глазах, а за дверь вылетают с выражением побитых псов» – ее это утешало. Немного, но все-таки.

      Жаль, что на ковре перед ней не тот, кого она на самом деле хотела бы видеть, но и «этот» сойдет – тоже мужик, а, значит, тоже сволочь.

      – Не дергайся.

      – Я устал. Затекли локти и колени.

      – Я разрешала разговаривать?

      «Ухажер», чье имя она вспоминала, только если сильно напрягалась, молчал еще минуту. Затем открыл вонючую пасть и проблеял:

      – Марго…

      – Я тебе не «Марго».

      – Да-да… Госпожа. Скажи – долго еще?

      – «СкажиТЕ».

      – Скажи-те.

      Хозяйка квартиры допила из бокала пережившее-таки «шторм» вино и благожелательным тоном промурчала:

      – С полчасика.

      – Что? – в первый раз этот вопрос прозвучал тихо. Во второй – громко и даже возмущенно. – ЧТО?

      – Ты оглох? Если так, то следующим действием я прикажу тебе написать на своей лысой груди «Я – лох. Глухой лох». А еще лучше сделать татуировку.

      «Пуф» возмущенно дернулся.

      Тощие колени. Тощая задница. Срамота.

      – Я не подвязывался…

      Ох, Клинт решил заявить о себе как личность? Как дерьмовая личность дерьмового мужского рода?

      – Сидеть тихо! – отрезала она так жестко, что позавидовал бы и армейский генерал.

      – Я…

      – Тихо, я сказала.

      Струнт восстал – его терпение лопнуло. Но восстал пока еще не с пола – видимо, до сих пор надеялся выиграть заключенное на сегодняшней вечеринке пари, – пока только голосом.

      – Я не подвязывался исполнять настолько маньячные желания сумасшедшей…

      – Это еще не маньячные, – совершенно спокойно отозвались с кресла. – Маньячные будут позже. Если выдержишь.

      – Зачем мне выдерживать такое?

      «Раб» злился все больше. Ну да, это проституты, которых она заказывала часто, терпели дольше, а такие вот лощеные хлюпики, которые пачками ловились на вечеринках, силой воли не обладали.

      – Ну, ты же хочешь владеть миллионами?

      Тишина.