Что за таинственный миракль!

                       И лишь один: А не Ирака ль

                       Земля это? —

                       Догадался

      Тема Штирлица в балете П.И. Чайковского Лебединое озеро

      Мы вечно испытывали недостаток в решительных и изящных героях. Ну – Болконский! – Ну – Павел Корчагин. А остальные – либо слоняющиеся, либо дикие, вроде Достоевского. Один Балет Большого Театра спасал нас от полнейшей утраты романтизма и аристократизма.

      И вот на волне страстного ожидания, в самой тишайшей дыре, снежном завале дедушки Брежнева, как вызванный мистическим напряжением расслабленной воли, вдруг является он видением черного крыла. И страна замерла.

      И он, он – чуть-чуть, ну, совсем чуть-чуть чрезмерно рефлексирующий (русский все-таки!), с неким глубоко зомбированным пространством отдельной памяти, шизофренически разрастающейся до видения иной, может быть астральной Родины, что-то от него ожидающей, требующей, противопоставляющей его таким близким, родным и очаровательным сотоварищам. Временами он теряет голову и мечется в псевдотрагическом раздвоении: Что я? Где я? – Тихо, тихо, все хорошо! – Кто он? кто? – Он – это ты! – Нет, нет, я ненавижу их всех! Передайте на Родину, что азимут номер сорок восемь перекрыт вдоль поперечного сечения на одиннадцать каратов! – Хорошо! хорошо! все будет хорошо! – и всхлипы, и слезы, и снова – выглаженная рубашка, отутюженные стрелки черно-вороных брюк и почти алмазные грани кителя, строгий постав головы, легкая сардоническая улыбка от моментальной, промелькнувшей как искра, боли в виске и тихий усталый прищур еле заметно озябших глаз.