Веко. Андрей Ильенков
Читать онлайн книгу.
чшие стихи, написанные к началу того года. Я как составитель сразу взял несколько круто в сторону от себя как автора, и тогда в этом действительно усматривалось нечто шизоидное, ведь дело не ограничилось простым раздвоением личности. И заранее условленное число стихотворений (сто двадцать пять как осьмушка от тысячи положенных быть написанными), из которых было готово в лучшем случае полсотни, и то далеко не лучших, и неслыханная доселе в русской поэзии жесткость в последовательном развитии сюжета, – все это было немного чересчур, немного больше, чем дань знаку Девы.
Общий смысл был таков: некий юный живописец, А. Ильенков, рвется не столько к славе, сколько к собственно таланту. Зрение героя обостряется, и он, оставляя по ходу эскизы, наброски и готовые холсты, все шире раскрывает глаза. Этого оказывается недостаточно, и он, представьте себе, отрывает себе веко. Следует краткая вспышка света, особенно замечательная своей краткостью. Бред какой-то.
Рукопись была отдана Средне-Уральскому книжному издательству (СУКИ) на рецензию, и вскоре рецензент навсегда с нею исчез. По словам главного редактора, это был первый случай в истории издательства. Я испытал сильное мистическое переживание и летом 1993 года приступил к реставрации книги. Возникли трудности. Во-первых, имелся лишь один экземпляр машинописи (эстетическому чувству претило низкое качество даже второго подкопирочного экземпляра); он-то и исчез. Во-вторых, там имелся ряд ранних стихов, впоследствии автором переработанных, и иногда весьма радикально – так, что от первоначального варианта оставался только стихотворный размер, а иногда и тот менялся. Работа велась на различных мятых бумажках, которые после перепечатывания летели в печь. Потом многие говорили мне, что они об этом думают. Я знаю.
Вторая редакция книги содержала, в сущности, совсем другие стихи, чем первая. А коли так, то ее объем и композиция тоже претерпели изменения. Двадцати шести лет я стал не в пример умнее, нежели был двадцати трех, и счел громоздкую и жесткую композицию первого «Века» декадентством едва ли извинительным. Книга похудела, ее патолого-живописная специфика смягчена умиротворенными и общедоступными картинами умирающей природы, общества и мышления. Поэтому отпала необходимость перед каждой главой ставить подробный прозаический комментарий в духе «Новой жизни», а если подумать, то «Земли в снегу». Сам эпизод отрывания века исключен из книги как садистский. Собственно ее можно было и не называть «Веко», но она была уже как бы гвардейская, и ей присвоено имя геройски затонувшей первой версии.
К тридцати шести годам я не очень поумнел по сравнению с двадцатью шестью, и решил – умри, Андрей, лучше не сделаешь! Однако я на всякий случай еще раз переработал рукопись и до кучи заново переписал все стихи. Так что теперь, если бы найти две первые редакции, можно было бы печатать «Веко», «Веко-2» и «Веко-3» как три самостоятельные. Думаю этим со временем заняться.
Заниматься этим раздумал. Хватит переписывать историю! Появилась вероятность, что книга вскоре выйдет. Но вовсе не в серии «Литературные памятники», как все, наверное, думали.
«Я шел за любовью из кухни протеста…»
Детский ад
«Я встал сегодня как обычно…»
Я встал сегодня как обычно
И замер, выглянув в окно:
Трещал мороз и мелодично
Стальное пело полотно.
Таинственной исландской дымкой
Поверх бетонного моста
Парил мой город невидимкой,
И как казалось – неспроста:
Ему являлась чья-то милость
Часа в четыре или пять,
Но ничего не изменилось
И люди продолжали спать.
Когда ж проснулись – было тихо,
Быть может, только в вышине
Еще последняя шутиха
В искристый рассыпалась снег.
Спектакль от зрительного зала
Закрылся занавесом дня,
А мне до вечера казалось:
Там было что-то про меня…
«В эту ночь не уместиться…»
В эту ночь не уместиться,
Даже если сгоряча
Прокричать печальной птицей,
Плоть из форточки меча.
Ночь душна, и все едино
Не вместиться в этот пруд,
И тебя, как Буратино,
Волны в кружечке несут.
Вот и звезды догорели,
Скоро дворник Берендей
Закричит: «Офонарели,
Накидали тут людей!»
Ночь как печь, уже ученый,
Что ж ты медлишь, Колобок,
На лопате закопченой,
Черенок тебе в лобок!
Может,