Сначала, как всегда, тосты, речи, звон рюмок, потом – стаканов. Короткие шутки, хохот и, наконец, нарастающий непрерывный гул.

      Проходит время энергичных возлияний. И вот уже одному НАДО…, а он не может встать. Двое друзей помогают болезному весельчаку. Тот, приняв неустойчивое положение, устремляется в шкаф… с верхней одеждой.

      – Парас… тите, р… решите. Разре… шите.

      Шкаф трясётся.

      – Чего уперся! Дай пр… р… йти! Нарядились тут. Лето вокруг, а вы в шубах. Во, народ! Да откуда вас столько?

      Из шкафа раздаются глухие удары. Это весельчак уперся в заднюю стенку и стучит в неё головой. Друзья извлекают его из объятий зимней одежды.

      – Ты чего в шкаф лезешь, дурень? – и выводят к туалету.

      Там он долго, что-то, где-то безуспешно ищет. Но штаны сдвинулись по фазе на девяносто градусов, и он вместо известной прорези сосредоточенно шевыряется в широком кармане. Там пусто.

      – Нету. Пропал гад. Вечно попадает куда-нибудь не туда, – бормочет весельчак, – а чем же теперь в туалет ходить?

      Один из сопровождающих пытается помочь весельчаку. Не получилось. Пусто. Тогда он дает команду второму:

      – Иди на кухню, тащи огурец.

      Второй выбежал и через полминуты явился с большим зелёным огурцом.

      – Во, какой! В пупырышках!

      Они вручают огурец в руки весельчаку, и через несколько секунд блаженная улыбка распространяется по лицу страдальца.

      – Готов? – спросил сопровождающий, – а теперь на воздух, проветриваться.

      И повел его к выходной двери.

      – Тут опять шкаф, – бормочет весельчак, – вон, смотри, тельняшка висит… а в ней мужик.

      Действительно, в дверях стоял усатый мужик в тельняшке в состоянии высшей степени кондиции.

      – Вам кого, мужики? – произносит сосредоточенно трезвеющий весельчак.

      – Я не мужики. Я мужик, понял, очкарик?

      – Понял. А чего вам… всем надо?

      – Мне бабу мою.

      – Тебе бы… ба… бу? – попытался уяснить очкарик.

      – Да.

      – Ба… бу… бы? – снова уточнил очкарик.

      – Это квартира два? – усомнился усатый.

      – Два, – ответил очкарик, – а может, три или четыре.

      – Ты чё делаешь тут? – вдруг осенило догадкой усатого, – я тея щас раздавлю, как клопа! А… а! Тут ещё двое… Ну, очкарики, держись!

      За столом услышали какой-то шум в прихожей, возню. В комнату влетели разбитые очки и лоскут тельняшки, раздался глухой удар на улице: прыг, бряк, брык, кряк, как будто кто-то выронил мешок с отрубями, и в комнату вошёл один из сопровождавших с фингалом под глазом.

      – Ничего, не волнуйтесь. Тут какой-то мужик в тельняшке пытался прорваться, мы его в окно выкинули. Этаж-то первый.

      – В тельняшке? – испуганно спросила хозяйка.

      – Да… был.

      – С усами?

      – Когда влетел, был с усами. Когда вылетал – не знаю.

      – Господи! Так это ж мой му… у… ж!

      И хозяйка пулей вылетела на улицу.

      Публика медленно трезвела.

      Выпивши

      Лето. Вдоль по улице, постукивая колёсами, шёл трамвай. На остановке в него влез пьяненький мужик при галстуке и стал исполнять танец Лумба-Мумба с приплясом, продвигаясь в сторону водительской будки.

      – Пра… стите, прас… ити. А ты не гуди!!! Пароход гудел, гудел, его и привати… изировы… вали… на запчасти.

      Трамвай тронулся, мужик затанцевал в обратную сторону – задом. Со стороны видно было, как профессионально он выделывал кренделя этого витиеватого танца. Наконец, профессионал наступил одной ногой на другую, плюхнулся задом на ребристую поверхность пола и крякнул.

      – Ой! как ему больно, – жалостливо простонала сердобольная тетя.

      – Ничего. У него задница чугунная, – успокоил её усатый гражданин.

      Трамвай шёл, мужик трудно вставал. Вот он встал и снова затанцевал. Впереди светофор. Красный. Трамвай резко тормознул. Мужик пролетел три метра вперёд и смачно долбанул эфиралганом металлическую стенку водительской будки.

      – Ии… э… эх! – раздался