«Я тоже» оказывается последней мыслью, слышной в телепатическом поле, ибо мы спустились в мир, и связь между нами пропала.

      На самом деле я бы хотел выложить пакет с моими впечатлениями из этой жизни в общее поле, чтобы он мог воспринять его целиком и от первого лица. Я хотел бы и посмотреть его глазами на то, что он натворил в своей жизни. Теперь, когда я вновь помню, что это возможно, я хотел бы обычного слияния ‒ мгновенно знать всю полноту, что происходит с каждым из нас, мгновенно отзываться и наслаждаться ощущением «мы». Но мне сладостно думать и о возможности медленного разговора, в котором из всего происходящего мне нужно будет выбрать что-то одно, сказать или спросить об этом и ждать, что скажет в ответ мой друг.

      Поэтому мы здесь, и мир встречает нас клонящимся к горизонту солнцем.

      Мы среди невысоких гор, на маленькой площадке, с которой видны город у подножия, блестящее у горизонта море, ждущее солнце в свои объятия. Всё, как я люблю. Похоже, мой друг действительно соскучился по мне, раз привёл нас сюда. Если бы я успел заждаться его, мы бы оказались у моря, он перешагивал бы с одного валуна на другой, дышал обещанием шторма и вспоминал себя. И меня.

      Но сейчас это предзакатные горы, и мне интересно, до покалывания на кончиках пальцев интересно, как он жил.

      ‒ Кто начнёт? ‒ слышу я голос. Этот мир отзывается лишь на озвученные слова, поэтому мой друг уже создал полутонкое тело ‒ достаточное, чтобы производить звук. Мне стоит озаботиться тем же.

      ‒ Тебе же не терпится! Ты и начинай, ‒ отвечаю я и прислушиваюсь к звуку голоса. Слепил что-то под настроение, из накопленного в камнях тепла, блеска далёкого моря и, конечно, из желания дотянуться до этого восхитительного, беременного легендарным закатом неба, ‒ и для наших целей это тело сойдёт. А тех, кто может увидеть и удивиться, здесь всё равно нет.

      ‒ Тогда спрашивай, ‒ говорит он, и так радостно и гордо светится, что я уже готов удивляться: в чём же он прыгнул выше головы, что теперь так сияет? А, знаю. И на первом ходу обойдусь без вопроса.

      ‒ Мечты, будущее, женщина.

      Он весь про то, чтобы мечтать и творить будущее, ‒ это понятно. Но так сиять он, пожалуй, может только оттого, что ему удалось женское воплощение, которые ему обычно непросто даются.

      ‒ Неплохо для начала! ‒ одобрительно кивает он. ‒ Но как именно?

      На этом ставки повышаются. Угадать первый ход – легко, особенно если знать друг друга так, как знаем друг друга мы. Но в нашей игре участвует и этот гостеприимный, излюбленный нами мир, в котором слова имеют особую силу. От моих слов мечты, будущее и женщины этого мира оживились. Если буду дальше угадывать, с ними будет происходить то прекрасное, чем так гордится мой друг. Не буду угадывать ‒ будет возникать сумятица. В интересах игры ‒ чтобы я не сразу догадался. В интересах мира ‒ чтобы в его мечтах, будущем и женщинах не было сумятицы. Отсюда наше правило: не больше двух ошибок. Две ошибки мир ещё может управить, да и мы поспособствуем этому, но больше ‒ уже не бережно с нашей стороны.

      Мне следует тщательно обдумать следующий ход. Догадка или вопрос? Мечты, будущее и женщины… Направление понятно, но он прав: как именно? О нём я знаю, что он умеет мечтать сильнее всех и увлекать всех своей мечтой ‒ и он умеет собирать мечты других в одну большую и неостановимую. Интересно, как в этот раз? Вот об этом можно спросить.

      ‒ Мечтал сильнее всех или собирал мечты?

      ‒ Ни то, ни другое, ‒ торжествующе улыбается он. Мир, готовый предложить живущим в нём мечтам одно из направлений, ахает и замирает. Даже время, кажется, замедляется.

      Если ни то, ни другое, то он научился чему-то новому. Это сложнее угадать, но и интереснее угадывать. По нашим правилам, в каждую сторону можно задать три вопроса «или-или», и догадаюсь ли я за оставшиеся два?

      Может быть, рассуждать не от того, что я знаю о нём, а от того, что я знаю о времени, в котором мы жили? Что для меня было важно в том времени? Для меня были важны война ‒ о эта война! ‒ и последовавший за ней бурный рост телевидения и прессы. Кстати, да. Работа в СМИ ‒ а, зная его, могу предположить, что его могла увлечь работа в СМИ, ‒ это не мечтать и не собирать мечты. Это то, что ему могло понравиться. Это…

      ‒ Пробуждать мечты, будоражить мечты! Пресса или телевидение?

      Похоже, я попал. Выдерживаю его испытующий взгляд: в моих вопросах он ищет для себя ключей к следующему раунду. Затем он медленно отвечает:

      ‒ Пресса.

      Вот ведь затруднение! Кажется, я знаю. Мечты, будущее, женщина, пресса ‒ там был всего один такой журнал. Это было бы очень в его духе ‒ делать этот журнал.

      Если я догадаюсь сразу, я выдам себя. Но я чувствую, что в окружающем