Весна 1871 года была удивительно теплая и ранняя. Вдоль дороги, по полям ровной пеленой стлалась зелень озимых хлебов. «Свечи» на каштанах распустились уже в апреле. А кусты боярышника живой изгородью окаймляли белые ленты проселочных дорог. В деревнях, разбросанных по берегам широкой реки Миуса, белой пеной возникали цветущие сады. Воздух был напоен их душистым ароматом, жужжанием первой пчелы и ликующим блеяньем ягнят.

      Из Ростова по проселочной дороге в наемной карете ехал молодой человек.

      На вид ему было 22–23 года. Совсем недавно выпущенный из училища правоведения, где он провел шесть лет обучения, это был крепкий, рослый молодой человек, которого можно было назвать красивым, с усами и бородкой, которых еще не касалось лезвие бритвы.

      Была середина XIX века. И наш молодец, которого звали Семен Петрович Каменев, ехал на побывку в отпуск к своим родителям, проживающих в родовой усадьбе «Дубовое» под Таганрогом, на берегу Азовского моря.

      Петр Семенович Каменев, богатый помещик, имел единственного сына – Семена, который после обучения остался на службе в Петербурге. Престарелые родители никак не могли дождаться своего любимого Семушку. И вот он ехал. По дороге к Таганрогу Семен решил по пути навестить двоюродного брата отца Федора Александровича Лопатина.

      Богатый сенатор, недавно вышедший на пенсию, сейчас жил под Ростовом в своем имении «Лиманы». Семен Петрович, подъезжая к имению, жадно вдыхал дачный воздух, запах реки, акаций и духов.

      – Ах, Боже мой, как давно ничего этого не было!

      Толпы гуляющих дачников уже заметно поредели. От залива тянуло туманцем, близился полдень. Он въехал в красивые кованные железные ворота имения. Перед его взором открылся чудесный душистый ковер из розовых кустов и цветов. На заднем плане белел старинный каменный особняк в один этаж, построенный еще в восемнадцатом веке в куще столетних вязов, которые смотрелись в затененные окна дома. Никого не было видно. Очевидно, все отдыхали от полуденного зноя в прохладных комнатах, и только откуда-то доносились детские голоса и смех.

      И вдруг из зарослей роз, чуть ли не под колеса кареты, как белое облако из розовых лепестков, выскочила девочка лет десяти. Столкнувшись с Семеном, замерла на месте в недоумении. Так стояли они оба, замерев от неожиданности: лощенный молодой человек и девочка. Опомнившись, она взвизгнула и убежала. Это была дочь Федора Александровича – Анечка. У него было четверо детей, Анюта – младшая.

      Вышел сам хозяин, радушно встречая гостя. Светлые глаза его изливали на Семена потоки радушия и довольства.

      – Ах, проказники! Ты уж их извини, – сказал он Семену, еще не пришедшему в себя от столкновения с девочкой. – Идем, милости просим в дом, там прохладнее.

      И они прошли в дом. Гостиная, наполненная зеленоватым сиянием дня, проникающего сквозь ветви деревьев, была очень спокойна. Над старинными комодами с ароматом провинции времени Петра I висели древние ружья, вдоль стен – картины, старинные портреты пращуров. Поверх рояля были разбросаны ноты. А в углу, перед иконой «Утоли мои печали», вздрагивал трепетный огонек негасимой лампады. Да бронзовые часы в человеческий рост, которые со старческим хрипом проворчали шестнадцать часов и смолкли. Где-то тонко гудела одинокая муха.

      Вышли жена Федора Александровича Мария Александровна и племянники. Все были рады гостю. Семьи всегда поддерживали отношения. Два старших сына, уже юноши, учились в Петербурге, а дочь Ольга – в Смольном институте благородных девиц. Сейчас все собрались в доме родителей на каникулы. Только младшая Нюточка, как звали ее родные, была пока