На лопате. Василий Панченко
Читать онлайн книгу.
якому эпохальному произведению.
«Бог создал женщину и Рай,
А черт – стройбат и Крымский край».
Глава 1. Прелюдия
Судьбоносный день или коровы не летают?
С тяжким глухим стуком, что-то рухнуло за спиной Куликова, даже тропинка по которой он шел, дрогнула. Молодой человек обернулся. В двух шагах лежала полутуша коровы. «А если бы на голову?! – подумал Куликов. – Школа не досчиталась бы уже сегодня молодого специалиста, вот, почему говорят хорошо, что коровы не летают». Высоченный забор, из бетонных плит, украшенных сверху колючей проволокой, принадлежал мясокомбинату. Тропинка вдоль него вела к школе, была короткой, но опасной дорогой. Эта замороженная насмерть полутуша весом в сто кг объясняла путь, по которому мясо поступало на столы горожан по сниженной цене. Хотя в магазине и кости в те времена не продавали. Все по талонам.
Протяжное брюзжание школьного звонка означало конец урока. Семиклассники, создавая невероятный шум, кинулись к выходу. Куликов даже не успел сказать сакраментальное учительское: «Звонок для учителя!». Эта фраза – приказ сопровождается обычно парализующим взглядом удава, пригвождающим бандерлогов-школьников к партам. Опыта маловато, молодой учитель. Несколько мгновений спустя, последний бандерлог, с испачканной мелом спиной, исчез за дверью класса.
Бандерлоги, – это сказала на педсовете учитель русского языка Нелли Рудольфовна в рамках критики «методов» работы Куликова с детьми. Так и сказала, – «После Ваших уроков дети ведут себя как бандерлоги в лесу!». Куликов не удержался и поправил: «В джунглях». Лучше бы ему этого не делать. Тут уже на него с критикой обрушились все «тортилы» – учительский актив школы. Само понятие «бандерлоги», после этого закрепилось в учительском лексиконе на неформальном уровне. «Тортилы» – тоже из этого же лексикона. Куликов, как молодой учитель, еще недавно бывший в рядах «бандерлогов» изо всех сил овладевал учительской наукой.
«Ну вот, распинался сорок пять минут как проклятый, а они вылетели, будто чума за ними гонится. Не так просто сеять разумное, доброе, вечное. Ничего, ничего, ребятки. Я к вам ключик все равно подберу. Никуда вы не денетесь, – размышлял Владимир Сергеевич Куликов, молодой учитель истории».
Куликов заполнял классный журнал, добросовестно, не для проверяльщиков. Он уже понял, что это помогает в работе. Тема урока! Даже, если учителю дадут пустым мешком по голове и отберут конспекты, он, увидев тему урока, сможет сообразить, что сегодня говорить детям. А не глубокомысленно, словно проверяя бдительность учеников, спрашивать отличников, что мы проходили на прошлом уроке. Это не комильфо.
В проеме дверей появилась головенка крошечной по сравнению с ее белым бантом девочки. Опрятность, бант и безапелляционный тон выдавали отличницу-активистку с головой. В ответ на вопросительный взгляд учителя отличница громко пропела: «Владимир Сергеевич! Вас вызывает директор!» Не дожидаясь ответа, вышла из класса.
Заполняя журнал, Куликов перебирал в памяти свои «грехи». Ничего особенно предосудительного за ним не числилось. «Видимо, мои бандиты-шестиклашки набедокурили», – решил он. Свой класс, где его поставили классным, Куликов никогда не называл бандерлогами, просто бандитами. Он их даже успел полюбить – этих бандитов. Классным руководителем его назначили вопреки инструкциям Минобраза. Причины было две, «а больше некому» и чтобы сразу хлебнул учительской баланды, проглотит, не захлебнется, значит, будет учителем.
Кабинет директора школы находился этажом ниже. Спускаясь по лестнице, Куликов мельком взглянул на свое отражение в зеркале, висящем на стене. Без особой необходимости поправил галстук. «В человеке все должно быть прекрасно, и усики, и морда-лица, и галстук», – подумал Куликов. Очень не по душе был ему этот внезапный вызов к директору. В сердце юного, не пуганного начальством специалиста, росло неясное беспокойство. Беспокойство выросло в предчувствие неприятностей. Хорошего мало, когда Мать – моржиха без видимых причин вызывает к себе. Для дружеской беседы она не брезгует подняться на второй этаж в кабинет истории или приглашает лично.
Мать – моржиха – так школьники окрестили своего директора. Незаметно прозвище просочилось в неофициальные беседы учителей. Дети придумывают очень липкие и точные прозвища. Мать – моржиха, как некое божество, строгое, но справедливое, а ведь кто-то, всю жизнь, проработав в школе, так и остается ненавистной Шваброй.
Справившись с неожиданным волнением, Владимир Сергеевич, троекратно постучал и вошел в кабинет.
Мать-моржиха, в миру – Маргарита Ивановна, дородная женщина, перелистывала тетрадь, явно что-то искала. Куликов недолго наблюдал, как ловко переворачивают страницы пухлые пальцы-сардельки в поисках его судьбы.
– Вот. Нашла. Вы в армии не служили? – она извлекла из тетради желтовато-чахоточный лист бумаги размером с квитанцию о починке обуви.
– Не пришлось как-то, – слегка опешил Куликов.
– Вам