Уставившись на вытяжку, Аня, кажется, никак не реагирует мимикой на ворчание соседки по квартире. Но подоконник становится ещё менее комфортным. Она упирается ногой в холодную батарею:

      – Ты злишься, потому что не можешь понять. А мне смешно.

      – Смейся. У вас это не запрещено?

      – Нам ничего не запрещают, не придумывай.

      – Я предугадываю.

      – Ты можешь отказать себе в удовольствии критиковать мою жизнь?

      – Могу. Но о чём же ещё с тобой говорить?

      – Давай будем общаться только на бытовые темы.

      – Давай. Почему ты не разрешаешь мне класть мясо в холодильник? Я должна стать веганом только потому, что моя соседка по квартире – сектантка?

      – Готовь и сразу съедай. Чтобы я не видела. Так тяжело выполнить просьбу?

      – А если не доела? Вам там абстрактное мышление молотком отбивают?

      – Не нарывайся. Готовь на раз.

      – Ань, ты мне одно скажи: почему ваше новомодное просветление всегда начинается с гнобления окружающих?

      – Кто тебя гнобит?

      – Над моим рационом питания надругались, – театрально повышает голос Катя.

      – Хочешь есть трупы животных – ешь. Но не клади в места общественного пользования!

      – Сектантка.

      – Старое всегда сопротивляется новому.

      – Я перефразирую: хладнокровие против гормонального взрыва…

      Знаешь, а я обожаю этот две тысячи семнадцатый год год. Половина знакомых ходят на тренинги по саморазвитию и личностному росту. Рита с работы подсела на БАДы. По телеку мистическая драка магов с разумом. В социальных сетях буйствует сетевой маркетинг и челночничество. Все обулись в кроссовки и натянули толстовки. Покемоны, Дарт Вэйдер… Воскреснут дядьки с толстым цепями и распальцовкой – я потеряюсь в нравах социума окончательно.

      – Время циклично. Всё повторяется через двадцать лет.

      – О как. А почему именно через бытовые формы?

      – Это уже решает не человек.

      – А у меня сейчас родилась теория. Когда нам около тридцати, нам зверски не хватает детства. И мы пытаемся создать себе детскую комнату в масштабах страны. Мы вспоминаем, что было там, в этой прекрасной конуре, развешиваем старые постеры. Натягиваем «Эйрмаксы» и футболки с писклявой диснеевской мышью, иногда даже продуманно дурачимся. Мы уверены, что декорации окажутся сильнее наших наработанных старческих привычек…

      – Всё не так просто.

      – Возможно, – картинно отхлёбывая чай, Катя улыбается. – Но только возможно!

      – Футболки, БАДы… Тебя всегда волнует материальное.

      – Ты сейчас говоришь, как парень-зануда, которому нужно оправдать свою безынтересность.

      – Ну и о чем ты интересном думаешь прямо сейчас?

      – О диснеевской мыши. Она второй год держит первенство в футболочных принтах. А кому реально нравится Микки?! У него раздражающий голос. Я его в детстве терпеть не могла. Не думаю, что мои вкусы так сильно отличались от предпочтений сверстников. Однако, Микки – символ нашего детства. Интересный же факт?

      – Его многие любят, – уверенно отвечает Аня и дёргает плечом.

      – Ты любила эту писклю?!

      – Нет, я смотрела «Чипа и Дейла».

      – Ты не любила, я не любила. Мои товарищи по детскому саду не любили. Уже статистика.

      – Тебе стоит размышлять о том, что действительно важно. У тебя хороший ум, его нужно правильно направить.

      – Правильно? Типа есть такие общие правила?

      – Конечно есть. Знания человечества – не только о материальном мире, но и о духовном. Просто многие не хотят интересоваться духовным.

      – Объясни мне с духовной точки зрения про Микки Мауса. Как так получилось, что мы, взрослые, вдруг решили, что любили его в детстве? Почему мы не помним себя?

      – Людям навязывают представление о себе.

      – Зачем?

      – Чтобы мы отошли