Яр вспомнил, как он, зажмурившись и прижавшись лбом к забору, торопил приятелей: «Раз-два-три-четыре-пять: я иду искать! Кто не спрятался – я не виноват!» Та-та-та-та! – разлетался топот подошв. Разбегутся, притаятся. И тихо во дворе, как на пустой планете…

      Не надо про планеты.

      Надо сидеть и радоваться подарку судьбы. Лету. Вот этим голосам и смеху…

      Кто-то радуется, а кто-то не очень. Вон курчавый пацанёнок в клетчатом костюмчике поссорился с мальчишками. Они кричат:

      – Не видишь, что ли, нас уже четверо!

      – Ну и что? Никто же не узнает! – обиженно доказывает он.

      – Ненормальный какой-то! Иди один, а то получишь!

      Ребята убежали, а курчавый мальчишка надулся и так сердито сунул в кармашки кулаки, что весь его жёлто-синий костюмчик смялся и скособочился.

      Яр пожалел мальчишку, как самого себя. Когда он был маленький, его, случалось, тоже не брали в компанию…

      Алька забрался на спинку скамьи, балансировал на ней и рвал с куста цветки покрупнее.

      – Сядь, – сказала Данка. – Свалишься и весь извозишься.

      – Щас… – Алька прыгнул, зацепил Читу. – Ой…

      – Обормот, – вздохнул Чита. И снова взялся за чтение.

      – Правильно, обормот, – сказала Данка. – А ты, Вадик, тоже. Хотя бы сегодня обошёлся без книжки… Такое дело, а ты…

      – Я всё понимаю. Одно другому не мешает.

      – Что тебе говорила учительница? – поддел Читу Алька. – "Если бы ты, Вадик, глотал учебники, как глотаешь книжки, ты учился бы на одни четвёрки".

      Чита перелистнул страницу.

      – А почему не на пятёрки? – спросил Яр.

      Чита поднял голову и снял очки. Данка округлила глаза. Тик… в его карих глазах – Яр увидел ясно – метнулись непонятные тревога и радость. Алька подскочил и свалился в траву.

      – Вот это да! Вот сказать бы ей: "Поставьте мне пять"!

      – Ребята, вы не смейтесь, – растерянно сказал Яр. – Конечно, я могу что-то напутать… Вот когда мы учились…

      Алька от смеха перекатился с травы на песок дорожки. Данка подняла его и бесцеремонно шлёпнула.

      – Ну что за чучело!

      Из какого-то незаметного кармашка выдернула платочек, стала смахивать сухой песок с белой Алькиной рубашки – ещё недавно чистой и отглаженной. А заодно – с волос, шеи, щёк и ушей. Алька, чуть косолапя, перебирал исцарапанными ногами, фыркал, отворачивался и всё время хихикал.

      Потом успокоились, опять расселись на скамейке. После споров и смеха выпадают иногда такие тихие минутки. Данка, укоризненно вздыхая, сворачивала платок. Алька помусоленным пальцем стирал с колена прилипшие песчинки и заглядывал в книжку Читы. Тик молчаливо приткнулся к Яру. Яр обнял его за плечо, откинулся на спинку скамьи и разглядывал здание цирка.

      Это был старый деревянный цирк. Поразительно знакомый. Над парадным входом подымались на дыбы громадные фанерные кони – чёрные с красными сёдлами. В стороне от них белозубо улыбалась фокусница София Марчес с пунцовой розой в смоляных волосах. И держала на ладони лилипута (София и лилипут тоже были фанерные).

      Яр вспомнил, как он, восьмилетний, с замиранием ждал на представлении, когда же София вытащит из какой-нибудь вазы или коробки крошечного лилипутика и вот так поставит на ладонь. Но этого ни разу не случилось. Лилипуты, выступавшие в аттракционе Марчес, были не такие уж маленькие – ростом вот с этого "клетчатого" мальчика, который всё ещё стоял с кулаками в тесных кармашках.

      Мальчик будто ощутил взгляд Яра, сердито обернулся, растопырил локти и зашагал через кусты к дальнему дощатому забору.

      – А что за забором? – спросил Яр у Данки. – Городской сад?

      Она кивнула. Алька вскочил:

      – Конечно, сад! Мы там в пиратов играем! Там по вечерам гулянья, а днем почти никого…