Одна-одинешенька. Шарлотта Шабрье-Ридер
Читать онлайн книгу.
"#i_002.png"/>
Глава 1
Одна-одинешенька
С самого утра снег шел не переставая… Кругом было все тихо… На улицах ни души… Никогда еще, кажется, ВезинеH не имело зимой более грустного, унылого вида. Дачники, проводившие здесь лето, с наступлением первых же холодов поспешили вернуться в Париж, и теперь большая часть домов была или заперта, или совсем заколочена. Не прекращалась жизнь только в большом неуютном доме, громко именовавшемся «замком», в котором помещался пансион для благородных девиц.
Пансион этот содержала здесь круглый год одна англичанка, некая миссис Ватсон, преимущественно для детей иностранцев и для тех несчастных девочек, родители которых имели неосторожность поверить громким рекламам и объявлениям, которые распространяла об учебном заведении его хозяйка.
Громадный дом, который занимал пансион, начал приходить в полный упадок, почему, собственно, владелец и отдавал его внаем за очень дешевую плату. Уже лет тридцать, вероятно, в нем не производилось никакого ремонта. Стены покосились, крыша текла, в окнах и дверях зияли огромные щели, в которые сильно дуло, замки все заржавели, и ни один не запирался.
Немудрено поэтому, что в комнатах бывала иногда настоящая стужа. Но содержательница пансиона не считала нужным принимать никаких мер против холода.
– Самое главное, чтобы в комнатах был свежий воздух, – говорила она. – Топить же вовсе не обязательно: это всё предрассудки. У молодых людей кровь и без того горячая. Зачем им еще искусственное тепло?
Однако с предрассудками все же приходилось считаться. И вот миссис Ватсон приобрела небольшую переносную печь. Но хорошо ли, спрашивается, обогреет такая печка, например, громадную классную комнату, служившую в былые времена танцевальным залом? К этому надо еще прибавить, что такая печка была одна на весь дом и ее, по мере перехода учениц из одной комнаты в другую, то и дело перетаскивали с места на место.
Едва ли от этой странствующей печки хоть кому-нибудь было тепло. Словом, она была скорее только для виду, на тот случай, если вдруг неожиданно приедет кто-нибудь из родителей девочек. Хотя на этот счет содержательница пансиона могла быть совершенно спокойна, так как большинство ее воспитанниц или были сиротами, или в силу различных неблагоприятных обстоятельств не могли жить дома. Невелика беда, если такие дети иной раз и продрогнут от холода!
Вообще у миссис Ватсон были самые суровые взгляды на воспитание. Относительно пищи, например, англичанка придерживалась того мнения, что чем меньше есть, тем лучше, и была в этом случае совершенно согласна с Гиппократом[1], что из-за стола надо всегда выходить наполовину голодным. Это «мудрое» правило строго соблюдалось в ее учебном заведении. Словом, за стенами этого мрачного замка скрывалось немало горя и слез…
Семь часов вечера. Занятия только что закончились, и иззябшие ученицы в ожидании обеда, толкая друг друга, обступили со всех сторон переносную печку, стараясь хоть немного отогреть свои окоченевшие руки и вовсе не думая о том, что у них потом от этой самой печки будет болеть голова. Не принимала в этом участия только одна молодая девушка: стоя на коленях возле этажерки, она аккуратно складывала туда ноты. Завершив дело и закутавшись плотнее в большой черный платок, она вышла из класса и, пройдя переднюю, поднялась по каменной лестнице на второй этаж.
Здесь, в конце темного холодного коридора, девушка отворила дверь и остановилась на пороге громадной угловой комнаты. Из неплотно запиравшихся окон сильно дуло, из-за чего в помещении стояла настоящая стужа. Почти все пространство в комнате занимали три огромных рояля, на фоне которых узкая железная кровать, покрытая стареньким серым одеялом, казалась инородным предметом. На камине вместо украшения стояли кувшин с водой, таз, подсвечник, блюдечко с мылом. Два сломанных стула, деревянные некрашеные полки с книгами да прибитая к стене вешалка для платьев, укрытых, чтобы не пылились, зеленым коленкором, завершали меблировку этой мрачной, неуютной комнаты.
Постояв с минуту на пороге, девушка снова пошла назад по холодному коридору, но скоро вернулась, держа в руках два небольших полена дров и охапку щепок. С трудом затопив камин, она надела драповое пальто и, присев к самому огню, глубоко задумалась. Очевидно, невеселыми были думы, так как из глаз ее поминутно капали слезы.
Шарлотте Жербье – так звали девушку – было двадцать лет. Высокая, стройная блондинка с правильными, тонкими чертами лица, она была настоящей красавицей. Особенно выделялись на ее лице блестящие голубые миндалевидные глаза с темными, длинными ресницами. Умный, выразительный взгляд придавал девушке энергичный, мужественный вид, резко контрастировавший с ее миловидной, грациозной фигуркой. Несмотря на усталость и преждевременные заботы, у нее был чудесный цвет лица. Ее нежное детское личико, окаймленное густыми золотистыми волосами, удивительно напоминало известные грёзовские[2] головки. Но, несмотря на свою красоту, Шарлотта Жербье никогда не слышала комплиментов: никто не только не восхищался, но даже не интересовался ею по той простой причине, что она была всего лишь бедной
Гиппократ – древнегреческий врач.
Грёз, Жан Батист (1725–1805) – французский живописец.