Гроза была страшна: небо ярилось, катало тучи, сталкивая друг с другом, высекая искры-молнии и рассыпая гул грома. Небо пороло землю. Водяные плети раздирали и красную глину, и серую пыль, мешая одно с другим. Небо желало стереть людей, каковые – упрямцы – продолжали ползти по узкой ленте дороги, прорываясь к лесу.

      – Мама-мамочка... – немо хлопала губами Нэн. – Господи спаси...

      Джон вторил, крестился криво, пытаясь знаком ветер обуздать. Взывал:

      – Пресвятая Дева Мария, смилуйся...

      А ветер рвал слова на клочья, швыряя в грязь. Скалился. Хохотал. Визжал на тысячи голосов. Хлестал лицо, грязными пальцами лез в рот, норовя добраться до нутра, вырвать, вывернуть, кинуть под колеса.

      – Отступи! – слышалось Мэтью. – Отступи – и спасешься!

      – Нет.

      Он упрямо мотнул головой – шляпу унесло, мокрые волосы водорослями залепили лицо, затянули сеткой, вот-вот сомкнутся, повинуясь чужой, злобной воле, задушат.

      Не бывать такому! Он сумеет, он выстоит, ибо чист духом и помыслами. Господь спасет. Господь милосерден. Господь всемогущ, и отродья тьмы не посмеют преступить волю его...

      Белая молния расколола мир надвое, разрослась древом гнева, а следом, оглушая, ухнул гром.

      – Мэтью...

      Едва успел отскочить – мимо, одичалый, ошалелый, пронесся мул, на спине которого мешком бултыхался Нил.

      – Лошадей! Лошадей держите!

      Джон висел на поводьях, пытаясь справиться с кобылой.

      Животные беззащитны перед дьяволом. Животные. Мэтью человек. Мэтью...

      Еще одна молния ослепительной вспышкой, насмешкой, голосом из преисподней:

      – Ничтожество! Отступи! Поклонись! Признай!

      – Нет! – закричал Мэтью Хопкинс, захлебываясь водой и ветром. – Нет! Я не твой! Я не...

      В спину ударило, сбивая наземь, и снова ударило, прошлось тяжестью кованых копыт, вминая в склизкую землю, прорезало тело ножами колес.

      И тьма захохотала.

      Знаменитый охотник на ведьм Мэтью Хопкинс до Грейт-Стаутона не доехал.