Марь. Алексей Воронков
Читать онлайн книгу.
взглянув, как смачно чмокает губами во сне сосед по купе, усмехнулся Володька. Ну он, Грачевский, ладно, он уже кое-что видел в этой жизни, а эти что? Оторвали от мамкиной сиськи – и в тайгу. А нужна она им?.. Выдержат ли, не надорвут ли пупы?
О себе он не думал, потому как считал себя человеком бывалым. В свои двадцать два он уже повидал всякого: и на лесозаготовках, это когда он на каникулах решил подзаработать деньжат, успел повкалывать, и на путину со стройотрядом летал на Сахалин. А еще была в его жизни кочегарка на твердом топливе, а еще эти проклятые вагоны, которые приходилось разгружать по ночам, чтобы не тянуть с родителей рубли. В общем, он давно уже чувствует себя настоящим мужиком. Конечно, он бы мог «откосить» от армии – его ведь в село по распределению посылали, а по закону сельских учителей в армию не брали. Но он, вишь как, сам пришел в военкомат. Хочу, говорит, долги Родине отдать, которая меня бесплатно выучила, а на него как на дурака смотрят. Другие-то вон ложки глотают, иглы себе под кожу суют, чтобы инвалидами стать, а этот, понимаешь, служить захотел. «А ты хорошенько подумал? – спрашивают. – Ну коль подумал – иди служи».
Всего на год-то и призвали. После институтов это всегда так. Спросили, где б желал служить, а он: на море или в тайге. Ну для моря он не подходил – там одногодичникам делать было нечего. Там служили на всю катушку – это ведь не пехота, где, кроме гранаты с автоматом, и путного ничего больше нет. Окопы – это тебе не механизмы корабельные.
Ну коль хочешь в тайгу – туда ты у нас и поедешь. Слыхал-де, что большая стройка в Сибири зачинается, железную дорогу поведут к самому Тихому океану? Ну, говорит, слыхал. А что, есть возможность туда попасть?
Оказалось, возможность такая была.
Его определили в железнодорожные войска. Когда он теперь смотрел на себя в зеркало, которое отражало какое-то странное чудище, затянутое в казенную робу тоскливого цвета, он ощущал в себе некую космическую значимость. Неужели еду творить историю? – удивлялся он. А что история – так это точно. Сегодня только ленивый об этой стройке не говорит. Трещат о ней на всех углах, громко называя ее «стройкой века». Так когда-то, наверное, было и во времена строительства Магнитки и Днепрогэса, так было, когда начинали поднимать целину. Родители в панике: и нужно тебе это? Ехал бы лучше в школу преподавать. Глядишь, отработал бы положенное в деревне, в аспирантуру бы поступил, кандидатскую защитил – и пошло-поехало. Так, мол, люди карьеру делают, а не тратят зря время в этих казармах.
Но о казармах Грачевскому и думать не приходилось. Ну какие казармы в тайге? Скорее всего, будут они там жить в палатках, в лучшем случае в каких-нибудь вагончиках или что там еще у них есть? Ведь это же стройка, а не размеренная полковая жизнь при каком-нибудь гарнизоне. Так что он был готов ко всему. И родителей убедил, что так для него будет лучше. Во всяком случае, после армии он сможет любому начальнику честно в глаза смотреть. Мол, я-то отбарабанил свое – что тебе еще надо? Сам-то, мол, ты служил?..
Повздыхали родители, поохали и смирились. Ну давай-де, Володька, служи. Вернешься – у тебя льгота будет, сможешь без отработки в аспирантуру поступать.
Ну что с ними поделаешь – у них свое на уме. Жизнь-то хорошо изучили, поняли, где помягче можно приземлиться и жить посытнее, – вот и сына учат. А он еще без царя в голове – у него романтика в заднице играет. Ты ж, говорит отцу, тоже когда-то с нуля начинал, когда завод свой строил. А сейчас ты кто? Правильно, мастер цеха. Вот и я когда-нибудь директором школы стану.
Только не это! – машет на него руками мать, которая, бедная, уже почти десять лет тащила на своем горбу заштатную школу-интернат. Или хочешь раньше времени инфаркт получить? Нет, у самой матери инфарктов покуда не случалось, но нервы-то она все уже оставила в смертельных боях то с гороно, то с облоно, то со всякими комиссиями и новыми законами, с лютым безденежьем в образовании и начальниками-дураками от этого самого образования.
Он будет у нас в институте преподавать, говорит отец. Защитит кандидатскую, затем докторскую – вот тебе и профессор. После этого можно уже не беспокоиться о своем будущем – читай себе лекции вечно полусонным студентам и в ус не дуй. Глядишь, и проживешь неплохо.
Но Володька о будущем пока вовсе не думал. Будущее для него – это нынешний вечер, когда, опорожнив одну-другую бутылочку «тридцать третьего» портвейна, они с друзьями отправятся на «скачки» в парк – так на их языке звучит слово «танцы». А когда закончатся эти самые «скачки», они пойдут провожать девчонок, и проводы эти, как водится, затянутся до самого утра. Пока не нацелуются до смерти – не разойдутся. Эх, хорошо жить в родительском доме – ни тебе забот, ни хлопот. Там тебя и накормят, и напоят, и в теплую постельку спать уложат. И так каждый день.
А тут вдруг все изменилось. Володьку остригли наголо – а какая была смачная шевелюра: Леннон бы вместе с Харрисоном позавидовали! – и переодели в пахнущую казенным духом солдатскую робу. Но ничего, когда-то и Элвиса Пресли вот также обрили – не помер же; вернулся домой, снова поставил публику на уши. И Володька вернется в свой Куйбышев, который все здесь по старинке называют Самарой. Правда, на уши он никого ставить не будет, но зато