Глава 2

      Сегодня пошла выбирать новую дату.

      С утра включила экранчик для вдохновения. Вдохновляться, правда, особо нечем. Мама вчера пришла поздно и весь вечер с папой не разговаривала. Ходила по дому и демонстративно напевала что-то. Папа упрямо смотрел в ноутбук. Я тоже заглянула – что там такого интересного? «Футбольное обозрение»… Не понимаю, что можно обозревать. Он и футбол-то никогда не смотрит. Потом мама накрыла на стол, и они так же молча поужинали.

      Сегодня ничуть не лучше. Папа за завтраком буркнул:

      – Что, так и будем молчать?

      А мама ему очень весело из кухни:

      – Молчи, скрывайся и таи и чувства, и мечты свои.

      Я не поленилась, полезла в наше Хранилище, почитала. Сомнительная жизненная концепция, особенно учитывая биографию этого Тютчева. Попробовала разобраться в его женах и детях – запуталась (ну и имена у них там, кстати, были – Эрнестина, Элеонора, Гортензия – Лизке расскажу, обхохочемся. Нам тут пока хорошо, сами себе имена выбираем, а вот потом родимся, как обзовут нас какими-нибудь Мирабеллами, и красней потом всю жизнь). Пока я про этого поэта с двадцатью женами читала, мои стали в таком же молчании на работу собираться.

      Ну и ладно. Без них обойдусь. Вот сейчас пойду и выберу самую правильную дату. И никуда они уже не денутся. По-хорошему, надо бы к Лизке зайти, посоветоваться. Она ж у нас жутко умная. Все лекции по выбору родителей слушала внимательно, все записывала, отмечала. С личными архивами целый месяц сидела. Все что-то сравнивала, высчитывала. А я как своих увидела на экранчике, так сразу и заорала: «Вот эти!». Тётенька с Распределения на меня очень недовольно посмотрела и говорит так строго:

      – Попрошу Вас говорить тише и вести себя спокойней.

      Я вспомнила, что нам на уроках по этикету общения говорили (ну, точнее, мне Лизка потом пересказывала, на самом уроке я под партой про пингвинов читала – случайно попалась ячейка в Хранилище, не оторвешься. Родителям бы тоже не мешало почитать, как друг к другу надо относиться).

      Постаралась сделать такое же лицо, как у ангелочков на рождественских открытках, которые накануне в Хранилище рассматривала. И говорю, как Лизка, тихим, смиренным голосом:

      – Прошу прощения. Давайте продолжим.

      Но я то имела в виду – продолжим этих родителей смотреть, а она возьми и перелистни на следующее изображение. Я перепугалась, что мы их сейчас потеряем, и опять как заору:

      – Нет, нет, не этих! Вон тех верните!

      Она тогда вздохнула и что-то у себя на экране посмотрела. Потом так грустно на меня взглянула и говорит:

      – Хотите ознакомиться с личным делом? Могу предоставить в распоряжение на сутки.

      А я ни с каким личным делом знакомиться не хотела. Что там можно читать? И так ведь понятно, что вот эти – самые лучшие. Я когда увидела, как они идут по улице, обнявшись, сразу поняла, что только меня им и не хватает.

      Но тётенька почему-то еще раз очень тяжело вздохнула и поставила галочку в своем журнале.

      – Всё, – говорит, – идите.

      Я спрашиваю:

      – Как это, идите? Я без этих родителей никуда не пойду! Выдайте мне на них разрешение.

      Она уже не сердилась совсем, даже улыбнулась.

      – Разрешение будет выписано в течение дня. Ожидайте появления специального приложения на Вашем экране. В случае принятия решения об отказе от заявки…

      Но я ее не стала дослушивать. Крикнула «спасибо» и со всех ног помчалась в капсулу. Весь день просидела у себя, даже к Лизе не ходила и в Хранилище ничего не смотрела. Все ждала, когда появится приложение, экран из рук не выпускала. Волновалась ужасно – вдруг тетенька что-то перепутала? Вдруг мою заявку потеряли. Или еще хуже – не одобрили.

      Но тут экранчик замигал голубоватым светом, и под кнопками «Хранилище» и «Помощь» появилась еще одна, с красивой витой рамочкой. У меня так дрожали руки, что я никак не могла на нее нажать. А когда наконец попала по кнопке «Родители», мне вдруг сразу стало легко и хорошо, потому что мама с папой сидели на диване и смотрели какой-то фильм. В комнате было темно, только маленькая уютная лампа в виде изогнутого фонаря горела на столе. И лица у них в свете этой лампы были такие…

      В общем, я наконец поняла, что такое счастье. А