Портрет мафии крупным планом. Николай Леонов
Читать онлайн книгу.
ен. Двигался всегда неторопливо, говорил мало. По телевизору смотрел только футбол, радио почти не слушал. Правда, в последние годы увлекся интернетом, проводил в нем довольно много времени. Книги читал все больше по истории искусства, да еще философские. По воскресеньям ходил в Троицкий собор, но службу выстаивал не до конца и причащался хорошо если раз в год.
Что же касается гостя, то он был невысок ростом, лыс и, как уже упоминалось, говорлив. Футболом и вообще спортом не интересовался совершенно, зато был страстным книголюбом; особенно увлекался детективами и историческими романами. По роду занятий он был музейный работник и большую часть жизни проработал в областном краеведческом музее, в котором занимал должность заведующего историческим отделом. Но истинным увлечением Бориса Игоревича Сорокина (так звали гостя) была живопись. Борис Игоревич был знаком со всеми художниками, жившими в Княжевске и в других городах области: с Толкуновым, Пикляевым, Сейфулиной, Шмайлисом, Нечаевым, Скоробогатко… Он не пропускал ни одной выставки, ездил вместе с художниками на пленэр в окрестности Лысьвы и в другие места, облюбованные местными живописцами.
Но истинным гением Борис Игоревич считал лишь одного княжевского художника – Григория Артюхова. И это свое мнение он основывал не на банальном «мне нравится», а обосновывал рядом аргументов. Он находил все новые доводы, чтобы доказать новаторство Артюхова, ценность его работ. Если бы у него были деньги, он бы скупил все, что выходило из мастерской любимого живописца. Но – увы! Денег у Бориса Игоревича никогда не было. Поэтому приходилось ограничиваться тем, что ему дарил сам художник. В результате у него дома висели на стенах две небольшие картины Артюхова: «Прием стеклотары» и «Осенний трамвай».
Свою любовь к Артюхову Борис Игоревич выражал в статьях, которые регулярно размещал в различных сетевых изданиях, а иногда – в областных газетах. В этих статьях Сорокин доказывал, что Григорий Артюхов нынче является самым талантливым в России мастером, работающим в жанре соц-арта, и что он продвинул это направление дальше, чем его разработали основатели.
Да, Артюхов был, можно сказать, реалистом. На его полотнах находили себе место люди самых разных профессий и характеров. Здесь можно было увидеть как бомжей, распивающих дешевое вино в сквере, так и «мажоров», представителей «золотой молодежи», беседующих возле своих иномарок. На картинах Артюхова размещались автослесари и профессора, полицейские и проститутки, священники и наркоманы. И при этом художник умудрялся придать каждому лицу на полотне нечто особенное, сделать его узнаваемым. А сами полотна, несмотря на простоту и непритязательность мотивов, передавали красоту и волнующую тайну окружающего нас мира.
Да, люди на полотнах Артюхова были узнаваемы. Именно это свойство его живописи в тот вечер и испугало Бориса Игоревича Сорокина. Дело в том, что Артюхов показал ему картину, над которой работал в настоящее время. Сам он считал картину очень важной, некой новой страницей своего творчества, потому что впервые отошел в ней от строгого реализма и перешел к неким обобщениям.
Полотно, как сообщил художник своему гостю, носило условное название «Делёж». Оно изображало трех человек, стоявших вокруг стола с ножами в руках. На столе размещался город Княжевск – не весь, конечно, а некий символ города с несколькими узнаваемыми зданиями. Он был разрезан на несколько частей, и трое людей вокруг стола, размахивая ножами, собирались кромсать его дальше. Лицо одного было пока размыто – одна фигура без лица. А вот двое остальных прописаны настолько тщательно, что их легко было узнать. И Сорокин их узнал. Узнал – и испугался. Потому что люди эти были в городе очень известные. Им принадлежала большая власть, и они не стеснялись эту власть использовать.
– Я вам искренне советую – никому не показывайте это полотно! – произнес Борис Игоревич. – Никому! Лучше всего было бы, если бы вы эту картину уничтожили. Хотя что я говорю? Такой шедевр! Нет, конечно, такое нельзя уничтожить, это недопустимо! Но хотя бы уберите ее из мастерской, спрячьте где-нибудь.
– Как же я ее спрячу, если она еще не закончена? – возразил художник. – Мне еще работать с ней надо.
– Нет, не надо! – воскликнул Сорокин. – Совсем не надо вам ее заканчивать! Вот у вас третий герой не прописан, узнать его нельзя – и хорошо! Вы поймите – им очень не понравится, в каком виде вы их изобразили. Очень! А эти люди свои оценки высказывают не так, как я или вы. Они их сообщают, знаете, как?
– Пулями, что ли? – усмехнулся Артюхов.
– Да, пулями! Или ножами! Или железной трубой по голове! Да чем угодно! Вы думаете, я преувеличиваю? Я слышал такие истории про этих двоих – просто кровь в жилах стынет!
– И я слышал, – кивнул художник. – Много историй. Услышал – и возмутился. Не могу я с такой несправедливостью мириться. С беззаконием! Потому и стал писать. Вы говорите – эти двое. Так третий еще хуже. Это…
– Не надо, не говорите! – остановил его Сорокин. – И слышать не хочу! Пока я не знаю, с меня и спросить нельзя. Только за этих двоих. Но я не хочу, чтобы и эти двое с меня спрашивали!
– Так вы за меня