– Беглая? Чего молчишь, язык глотаешь?

      Хохочут. А я молчу.

      Не убежать. Один спереди, сзади второй, у обоих – дубины. И еще третий, с кинжалом. На рожи лучше не смотреть.

      – Проще всего здесь огулять – и прирезать. Беглая она, искать станут. Заорет на рынке, разбирайся со стражей потом.

      – Язык отрежем, он ей все равно без надобности. А продадим киликийцам, в первый раз, что ли?

      За все надо платить, дороже всего – за глупость. Сунулась в лесок, не осмотревшись. Да еще ближе к ночи, да еще…

      Но и выбирать не с чего было – на постоялом дворе ко мне уже присматривались. Хозяин мальчонку кликнул, послал его куда-то. Может, и не за стражей, только ждать было не с руки.

      – Ладно, чего стоишь? Ложись! Поерзаем!..

      – Только пусть одежку сымет. Еще запачкает…

      Не убежать, не выйдет. А что выйдет? Можно молчать – и еще глаза закрыть. Закрыть, терпеть. Говорят, учат такому мудрецы. Терпи, все терпи, чего с тобой ни делают. Мудрей! Потому как в том Судьба твоя, а Судьбу возлюбить следует.

      – Сымай, сымай! Да не бросай на землю, сюда давай!..

      Можно и по-иному.

      Закон жизни: ты слабее, значит, тебе бежать. Тебе бежать – им ловить. Хватать, грабить, насиловать, продавать за море с отрезанным языком. Только всегда и везде сильным быть невозможно – как и слабым. Надо лишь не пропустить грань, за которой чужой силе приходит конец.

      Так объяснял Учитель – много позже, но я и сама догадывалась. Грань чужой силы и своей слабости.

      Грань.

      Главное – не спешить, делать все медленно, не торопясь. Передать гиматий первому, с рыжей бородищей, снять браслеты, один можно даже уронить… поднять.

      Если ударит – ничего. Не убьет и не искалечит. Выживу!

      Туника… Скот еще и жаден, ткань щупает! Остальные… Один отвернулся, в котомке моей роется (по котомке и узнали, сволочи, для беглых она – вроде диплома). Чернобородый, что с кинжалом, рядом – на травке поудобнее пристраивается, любопытничает, видать. Дубину свою в сторону отложил.

      Уже лучше.

      В последний миг – еще раз все взвесить. Не убьют, но будут насиловать несколько дней, пока к морю доставят. И с языком не шутили, видела такое. В их ремесле лучше не рисковать, вдруг я хозяина своего привселюдно на помощь звать стану (чтобы сразу на крест, не мучаясь)? Потом перебросят через борт, как тюк с сырой шерстью, – и ложись под вонючих киликийцев, тешь каждую ночь дюжину скотов до самого Делоса. А там продадут. Без языка – значит, меньше выручат. Но ненамного.

      …Все-таки ударил, мерзавец! Не терпится ему, торопится, причмокивает даже. Плащ косматый сбросил, сейчас тунику снимать станет.

      Грань чужой силы – и своей слабости.

      – Ложись, чего ждешь? Ноги раздвигай – и повыше!

      Не спешить, не спешить! Пусть дозреют, пойдут бульбочками. У рыжего уже слюни его поганые текут, чернобородый радость свою выставил – чешет, подбадривает-поглаживает…

      – Погоди, мы ее лучше двойной тягой, ты сзади, я спереди. Пусть на четыре кости станет. Эй, ты, слышишь?

      Слышу. Словно колокольчик в храме Юноны Фульгуры. Дзинь!..

      Улыбнулась.

      Поднесла руку к прическе – там, где заколка. Какая девушка не распустит волосы перед любимым? Тем более когда их, любимых, трое.

      Особенно таких.

      Успела взглянуть на того, который с котомкой. Деньги пересчитывает, на меня не смотрит. Считай, не сбейся!

      – Ишь, подстилка, улыбается…

      Улыбаюсь!

      Грань!

      Боялась не первого, не второго даже – третьего. Второго, конечно, тоже.