---

Скачать книгу

---

софия истории как форма поиска ее смысла. Этим обусловлены стиль и ритм изложения.

* * *

      В середине тридцатых годов ХХ в. в СССР в среде советской интеллигенции все чаще велись разговоры, в которых мрачная эпоха Ивана Грозного (1530–1584), его опричнина и изуверские казни сравнивались с нагрянувшей эпохой сталинских репрессий. Достоверно известно, что в 1939 г. спецслужбы зафиксировали подобные вольные высказывания в узком кругу давнего партийного любимца, приближенного к И.В. Сталину (1878–1953) поэта-сатирика Демьяна Бедного (Ефима Придворова). Во время разговора присутствовали писатель И. Бабель, кинорежиссер С. Эйзенштейн и кто-то еще. Этот кто-то (?) и донес: «Озлобленность Д. Бедного характеризуется следующими его высказываниями в кругу близких ему лиц: «Зажим и террор в СССР таковы, что невозможно никакое свободное исследование, у нас нет не только истории, но даже и истории партии. Историю Гражданской войны тоже надо выбросить в печку – писать нельзя. Оказывается, я шел с партией, 99,9 (процентов) которой шпионы и провокаторы, Сталин – ужасный человек и часто руководствуется личными счетами. Все великие вожди всегда создавали вокруг себя блестящие плеяды сподвижников. А кого создал Сталин? Всех истребил, никого нет, все уничтожены. Подобное было только при Иване Грозном»[1].

      Не только православная церковь, но и отечественная историография ХIХ в., начиная с «Истории государства Российского» Николая Михайловича Карамзина, в целом негативно оценивали результаты правления, морально-этические и христианские качества Ивана IV, казнившего и притеснявшего духовных иерархов, правящую «элиту» (князей и бояр), служилых людей, крестьян, трудившихся на закабалявших их бояр, дворян и монашество. Речь шла именно о человеческих качествах Ивана Грозного, поставившего государство XVI в. на грань экономического разорения, военного поражения и развала, ставшего в конечном счете причиной иностранной интервенции и первой многолетней Гражданской войны (Смуты). Слово «опричник» в русской культуре XVII–XIX вв. несло сугубо негативный смысл, причем вплоть до конца третьего десятилетия советской власти. Однако в 1922 г. в Советской России вышла книга заметного уже тогда историка Роберта Юрьевича Виппера «Иван Грозный», в которой царь был представлен как предтеча Петра Великого, много раньше его взмахнувший топором, прорубаясь в Европу. С блеском написанная книга Виппера на большинство советских историков того времени не произвела особого впечатления, тем более что вскоре автор эмигрировал в буржуазную Литву. Одновременно традиция двойственной, но в целом негативной оценки деяний Ивана IV была заново поддержана одноименной монографией академика с дореволюционным стажем С.Ф. Платонова, вышедшей в Советской России в те же годы. Но именно на книгу Виппера, как и на другие исследования автора, обратил внимание всесильный уже тогда И.В. Сталин, проштудировавший основные сочинения историка с карандашом в руке.

      Михаил Булгаков, обладавший редкими драматическим и сатирическим талантами, в 1935 г. написал пьесу «Иван Васильевич», в которой Иван Грозный был волею автора перенесен в эпоху сталинского социализма, а карикатурно похожий на него ничтожный домоуправ Иван Васильевич Бунша был пересажен на трон средневекового царя. Осуществить постановку пьесы при жизни Сталина так и не удалось, и не только из-за прозрачных исторических параллелей и намеков, но и потому, что идейно-политическая и моральная обстановка в стране резко изменились. Сталин, осуществляя те или иные практические шаги и политические зигзаги, постоянно обращался к переписанным на собственный лад образам исторических героев и известных государственных деятелей прошлого. Борясь с оппозициями, он взывал к образу Ленина; проводя крутые меры в области индустриализации, обращался к образу Петра I; бросая силы на освоение засушливых районов Средней Азии, песков Каракумов, богатств Сибири, вызывал образы Тамерлана и Ермака; накануне войны, страшась германской угрозы с Запада, обратился к мифологизированному образу Александра Невского; завершая сколачивание обширнейшей послевоенной советской империи, растянувшейся от серединной Европы и до восточных морей Китая, понуждал вспоминать таких древних мировых владык, как Чингисхан, Батый, Цезарь и т. д. Историки, писатели, кинематографисты, публикаторы исторических документов, драматурги, композиторы, поэты и партийные пропагандисты, каждый в меру своего таланта, выполняли очередной заказ на очередного исторического героя (или антигероя). Эта открытая страсть к самым жестоким историческим персонажам так бросалась в глаза, что ее заметили даже за рубежом. Ее отметил не кто иной, как самый ревнивый соперник Сталина – немецкий вождь Адольф Гитлер. В 1942 г., на излете наступления на Сталинград, Гитлер заявил собеседникам: «Сталин – в своем роде гениальный субъект: он очень хорошо знает свои первообразы. Сталин непременно заслуживает уважения, он в своем роде гениальный тип (Kerl): свои прообразы (Vorbllde) – как, например, Чингиз-хана и т. д. – он знает в совершенстве»[2]. То, что Сталин ориентируется на образы исторических героев, фюрер подметил правильно, поскольку сам делал то же самое, избрав для себя в историческом пантеоне фигуры Карла Великого и Фридриха II. Возможно, реплика Гитлера была вызвана его осведомленностью о том, что в СССР перечисленные восточные владыки

---

Скачать книгу