Дискета 3 ½, метка тома: Backup. 007; файл Любовь. 001

      Первый раз человек помнит всегда. Не это ли говорят о сексе? Насколько вернее сказать так об убийстве. Я никогда не забуду ни одного восхитительного момента той странной и экзотической драмы. Пусть сейчас, благодаря приобретенному опыту и оборачиваясь назад, я вижу, что это было любительское представление, оно по-прежнему имеет власть возбуждать, хотя больше уже и не дает удовлетворения.

      Мощение дороги к убийству началось значительно раньше, хотя это оставалось непонятным, пока меня не вынудили принять решение и действовать. Представьте себе августовский день в Тоскане. Туристский автобус с кондиционером мчит нас из одного города в другой. Автобус, груженный северными культурными хищниками, которым страшно хочется заполнить каждое мгновение нашей бесценной двухнедельной программы чем-то памятным, что можно противопоставить замку Ховард и Четсворту.

      Мне очень понравилась Флоренция, церкви и художественные галереи, полные странно противоречащими друг другу образами мученичества и Мадоннами. Мне довелось подняться на головокружительную высоту купола Бруннелески, венчающего великолепный собор, познать очарование витой лестницы, которая ведет наверх от галереи к маленькому куполу и истертые каменные ступени которой втиснуты между потолком купола и самой крышей. Это было почти все равно что оказаться персонажем компьютерной игры, участвовать в настоящем, разыгрываемом по ролям приключении, пробираться сквозь лабиринт к солнечному свету. Единственное, чего в нем не хватало – так это чудовищ, которых нужно убивать по дороге. А потом очутиться среди яркого дня и удивиться, что наверху, в конце этого тесного подъема, сидит торговец открытками и сувенирами, маленький, смуглый, улыбающийся человечек, ссутулившийся от многолетних хождений вверх-вниз со своим товаром. Если бы это на самом деле была игра, у него можно было бы купить чуточку магии. Но пришлось удовольствоваться покупкой большего количества открыток, чем у меня было для них адресатов.

      После Флоренции – Сан-Джиминьяно. Городок возникал среди зеленой тосканской равнины, его разрушенные башни устремлялись в небо, точно пальцы, когтями разрывшие могильную землю. Гид бормотал о «средневековом Манхэттене» – еще одно идиотское сравнение, которое можно было добавить к списку, которым нас начали пичкать с тех пор, как мы оказались в Кале.

      Когда мы подъехали к городу, волнение мое возросло. По всей Флоренции была развешана реклама одного туристического аттракциона, который мне действительно хотелось бы посмотреть. На фонарных столбах бросались в глаза роскошные, выкрашенные в ярко-красный и золотой цвета плакаты, настойчиво предлагающие мне посетить Museo Criminologico в Сан-Джиминьяно. Я справляюсь в своем разговорнике и убеждаюсь, что мелкий шрифт на плакатах означает именно это – Музей криминологии и пыток. Нечего и говорить, что он не был включен в наш культурный маршрут.

      Искать своей цели мне не пришлось: листовка о музее вместе с планом улиц бросилась мне в глаза через десять ярдов, внутри массивных каменных ворот, проделанных в средневековой стене. Наслаждаясь предвкушением, я некоторое время брожу по улицам, удивляясь памятникам городской дисгармонии, которую являют собой башни. У каждой могущественной семьи была своя укрепленная башня, которую они защищали от соседей всеми способами – от расплавленного свинца до пушек. В период, когда город достиг наибольшего процветания, в нем было примерно двести таких башен. По сравнению со средневековым Сан-Джиминьяно субботняя ночь в районе доков после окончания рабочего дня походила на детский сад, а моряки – на любителей поколобродить.

      И вот уже противиться зову музея больше невозможно. Я пересекаю главную площадь, бросаю двуцветную бумажку в двести лир в колодец на счастье и прохожу несколько ярдов по переулку, где уже знакомые красно-золотые плакаты украшают древние каменные стены. Возбуждение жужжит во мне, как жаждущие крови москиты, я вхожу в прохладный вестибюль, спокойно покупаю билет и глянцевитый иллюстрированный путеводитель по музею.

      С чего начать описание того, что мне довелось испытать? Физическая реальность оказалась гораздо более захватывающей, чем та, к которой меня подготовили фотографии, видео или книги. Первым экспонатом была дыба, сопутствующая табличка описывала ее назначение в милых подробностях на итальянском и английском языках. Плечевые кости выскакивали из суставов, бедра и колени разымались, хрустя рвущимися хрящами и связками, позвоночник растягивался так, что позвонки отделялись друг от друга, как бусины на разорванной нитке. «После растягивания, – лаконично сообщала табличка, – рост жертв зачастую увеличивался на шесть – девять дюймов». Склад ума у инквизиторов был совершенно необыкновенный. Не удовлетворяясь допросами еретиков, пока те были живы и страдали, они пытались добыть ответы у их искалеченных тел.

      Эта выставка была памятником человеческой изобретательности. Можно ли не восхищаться умами, которые изучали человеческое тело так досконально, что сумели изобрести необычайные и точно выверенные страдания? Со своими относительно немудреными технологиями