Перед глазами плясали буквы. Острые крючки кириллицы напрасно исходили мимолетными для вечности сенсациями. Он настраивался на жертву, а со стороны казалось, что он читает. Лицо его сосредоточенно, глаза бегают, что же касается капелек пота на лбу, так тоже ничего удивительного, в вагоне душно. Слегка трясутся руки? Подумаешь, с кем не бывает, перебрал вчера, экие пустяки.

      Он изучал жертву, искал, как бы к ней подступиться, и никто этого не замечал, не чувствовал. В том числе и сама жертва.

      Он искал брешь в природных защитных системах и нашел ее. Нащупал мелкую трещинку пустяковых переживаний. Осторожно просочился в прореху, в червоточинку негативных эмоций, и бережно, нежно прильнул к черному, как ночь, родничку в океане оранжевого, как солнце на восходе, счастья. И вздрогнул, содрогнулся конвульсивно от приторной сладости «сока жизни».

      Вся жизнь – страдания, прав был самый древний из Учителей! Он пил ее страдания, а вместе с ними и ее жизнь. Он наполнял себя животворящим соком, стремился насытиться, пока жертве не станет плохо. Пока самка вспоминает оплодотворившего ее самца с любовью, а не с проклятиями. Пока у нее не начались рвотные спазмы, пока ее лоно не начало кровоточить, и сердце бьется ровно, без перебоев. Поглощая ее страдания, он их множил. Последним, переполнившим его до краев глотком он выпил ее оранжевое счастье, прошлое, настоящее и будущее…

      – Женщина, с вами все в порядке?

      – Ой, доченька, ой, боже ж мой, что с тобой, милая?

      – Помогите кто-нибудь!

      – Помогите вынести женщину из вагона!

      – Врача! Врача позовите! На станции должен быть врач!

      За спиной галдели пассажиры, словно воронье над падалью. Он ступил на платформу одним из первых, комкая газету, утирая пот со лба. Он позволил себе улыбнуться, лишь когда пересел на поезд, идущий в обратную сторону. Ему было хорошо. Очень хорошо. Очень-очень хорошо. Вам не дано даже представить себе, как ему было хорошо!..

      1. До взрыва пять часов тридцать одна минута

      Жара. Лето в Москве опять испепеляющее. Плавятся мозги и асфальт. И ночью нет отдыха от духоты – молекулы кислорода целый день жарятся на солнечной сковородке, ужариваются в ноль. Лишь к утру выдается полчаса-час относительного комфорта для перемещения в пространстве утомленного солнцем мегаполиса.

      Заветный час Игнат проспал. Хотя и собирался, и жене обещал сбегать на утренней зорьке в магазин, пополнить продовольственные запасы. Инна, наверное, пыталась его разбудить, но сон оказался сильнее любимой женщины. По природе своей «сова», к лету Инна превратилась в «жаворонка», просыпалась чуть свет и, пока градусник не зашкалит за тридцать, убегала в редакцию, в служебный оазис живительной прохлады, к фыркающим от натуги кондиционерам. А Игнат оставался дома. У нее дома, у жены.

      Игната разбудил телефон. Мобильник на полу, у передней правой диванной ножки, фиг знает сколько голосил, покуда голое тело Игната Кирилловича не соизволило перевернуться на живот. Вялая ладонь наскребла настырную мобилу.

      – Алло, – отозвался Игнат как можно более бодрым голосом.

      – Господин Сергач? Я вас разбудила?

      – Нет, – соврал Игнат, протирая глаза свободной от трубки рукой. – Ирина Николавна? Я не ошибся?

      – Нисколько. Удивлены моим звонком, Игнат Кириллович?

      – Да, если честно. – Игнат тряхнул головой, прогоняя сонливость, сел, опустил ноги на пол. – Откуда вы узнали новый телефонный номер вашего покорного слуги? В смысле, бывшего слуги покорного. Кто вам…

      – Ах, какие пустяки! – перебила Ирина Николавна. – Обеспеченная и предприимчивая женщина, вроде меня, способна все узнать и все достать. Не будем заостряться на пустяках, поговорим о главном. Игнат Кириллович, это правда?

      – Да, правда. Я более не прорицатель, уважаемая и предприимчивая Ирина Николавна. Я более не оказываю магических услуг. С оккультным бизнесом покончено раз и навсегда. Начинаю новую жизнь.

      – Я о другом спрашивала. Игнат Кириллович, это правда, что вы женились?

      – Истинная правда, Ирина