Моя коллекция затей

      представлена – в апреле, в мае.

      Свирелью я зову детей —

      они гуляют, ноль вниманья.

      Речитативом разольюсь,

      расплачиваюсь равнодушьем.

      Гуляю в садике цветущем,

      скучаю, сам себе дивлюсь.

      1

      Новую плёнку он зарядив,

      вновь молчанью не вняв,

      вновь к моему лицу объектив

      приставив, спросит меня:

      «Это ваш храм, да? а вон там —

      тоже?.. Ну хорошо,

      ты только ответь: тоже вода?

      море? или там что?

      Кустарник, шерсть, кизил или кровь?

      Она распускает ткань?

      А в чаше там бесконечная дробь,

      шифры двоичных тайн?

      Зачем этот свод и замкнутый свет?

      Зачем этот текст и зов?

      Где спрятан у этих женщин и дев

      кассетный экскурсовод?

      А эти каменные столбы

      сдавили кого? Христа?..

      Что ж ты молчишь? Зачем встал ты,

      как сторож, здесь у крыльца?»

      Я отвернусь, пойду. А турист

      снова глядит в алтарь.

      Никто не покажет ему, как Улисс

      выходит за Гибралтар.

      2

      Весна опять подняла весло —

      сушить, а потом копать.

      Кому-то бросить велит ремесло,

      точить лемех и пахать.

      Когда же я наконец упрусь

      килем в сухое дно,

      и пахарь вопросом прервёт мой путь:

      – Ты, чужеземец, кто?

      Привёз ли товары к нам иль плоды

      какие-нибудь?.. И вообще:

      что за лопату странную ты

      несёшь на блестящем плече?

      Нет, это геодезист внизу

      рейку выставил вверх.

      Ночью он изобразит в мозгу

      цепь этих твёрдых вех.

      Дверь заперла эта тварь, и тот

      в подъезде уснул подлец.

      В отель последний поезд идёт

      от станции Лептон-Ленц.

      Введя дырявую ленту лиц

      из перфоратора в кадр,

      сержант не видит, как быстрый Улисс

      выходит за Гибралтар.

      3

      Есть ли кто стерегущий здесь

      в кадре двоичную дробь?

      Кто дешифрует: кустарник, шерсть,

      скалы, кизил или кровь?

      Скатилась под землю четверть луны,

      следом спешит океан.

      Пеной в горле вскипели нули:

      она распускает ткань.

      Дверь заперла эта тварь, и тот

      в подъезде уснул подлец.

      В тоннель последний поезд идёт

      со станции Лептон-Ленц.

      И консул, выйдя из фильма убийств,

      «халтура», – пробормотал.

      Никто не видит, как лёгкий Улисс

      уходит за Гибралтар.

      4

      Я знал, что в этом отеле вряд ли

      мне суждено заснуть:

      пляшет «лампада» на тёмной веранде,

      хоть ноги могли разуть…

      Нет, это старый падре внизу

      пердит, завернувшись в плед.

      Ночью он проявил в мозгу

      остатки двух липких лент.—

      Джон Леннон с Иконой в кадре повис,

      цветы возложив на алтарь.

      И консул, выйдя из фильма убийств,

      «халтура», – пробормотал.

      Что касается правил этой игры,

      то не в них суть.

      Не от них покачиваются миры

      и в морях муть.

      И не я их придумал, и не ты,

      а они даны нам в виде еды,

      если же здесь будут едва видны,

      значит так, пусть.

      Мне вообще не надо, чтоб здесь был я,

      как волна боли.

      Только чьи-то с тонущего корабля

      вдалеке вопли.

      Это будет игрок или пусть моряк —

      всё равно – хоть игрек, хоть имярек.

      Пусть с обломком брига его на брег

      принесли волны.

      Он пройдёт тропой чьей-то в снегу,

      забредёт в лес,

      потеряв