Любая женщина – как свежая могила:

      из снов, из родственников,

      сладкого, детей…

      Прости её. Она тебя любила.

      А ты кормил – здоровых лебедей.

      Но детским призракам (я это точно знаю) —

      не достучаться им —

      до умного – меня…

      А ты – их слышишь – тёплая, тупая,

      непоправимая – как клумба, полынья.

      Стихотворение – простое, как объятье —

      гогочет, но не может говорить.

      Но у мужчин – зато —

      есть вечное занятье:

      жён, как детей, – из мрака – выводить.

      И каждый год – крикливым, птичьим торгом

      я занимаюсь в их – живой – груди:

      ту женщину,

      наевшуюся тортом,

      от мук, пожалуйста, – избавь и огради!

      Все стихтворения —

      как руки, как объятья.

      (…от пуха, перьев их – прикрой меня —

                двумя!)

      Да, у мужчин – другие есть занятья,

      но нет других – стихотворений – у меня.

      …Ты мне протягиваешь – руку наудачу,

      а я тебе – дырявых лебедей.

      Прости меня.

      Я не пишу, я плачу —

      над бедной- бедной – девочкой – моей…

      Я не кормил – с руки – литературу,

      её бесстыжих и стыдливых птиц.

      Я расписал себя – как партитуру

      желёз, ушибов, запахов, ресниц.

      Как куст – в луче прожектора кромешном —

      осенний, – я изрядно видел тут,

      откуда – шапками – растут стихотворенья,

      (а многие – вглубь шапками растут).

      Я разыграл себя – как карту, как спектакль

      зерна в кармане, – и – что выше сил! —

      (нет, не моих! – моих на много хватит) —

      я раскроил себя – как ткань, как шёлк, как штапель

      (однажды даже череп раскроил).

      Я раскроил, а ты меня заштопал,

      так просто – наизнанку, напоказ, —

      чтоб легче – было – жить,

      чтоб жизнь была – по росту,

      на вырост – значит, вровень, в самый раз!

      Я превратил себя —

      в паршивую канистру,

      в бикфордов шнур, в бандитский Петербург.

      Я заказал себя – как столик, как убийство, —

      но как-то – слишком громко, чересчур.

      Я – чересчур, а ты меня – поправишь:

      как позвонок жемчужный – обновишь,

      где было слишком много – там убавишь,

      где было слишком мало – там прибавишь.

      Но главное – отпустишь и оставишь

      (меня, меня! – отпустишь и оставишь),

      не выхватишь, —

      не станешь! – не простишь…

      Ах, жадный, жаркий грех, как лев меня терзает.

      О! матушка! как моль, мою он скушал шубку,

      а нынче вот что, кулинар, удумал:

      он мой живот лепной, как пирожок изюмом,

      безумьем медленным и сладким набивает

      и утрамбовывает пальцем не