Ужом скользя за горизонт

      В буграх чернильного заката,

      Чернеет парус-фармазон

      Иглой, впиваясь в неба злато.

      Он облаков пчелиный рой

      На шпиль с усердьем билетёрши

      Накалывал, кромсая строй

      С неумолимостью вахтёрши.

      Один блуждал меж рваных ран

      Кровоточащего захода,

      То исчезая за бархан

      Волн неуёмного похода,

      То, словно грифельным копьём,

      Пронзал трепещущие ноздри

      Корове Нут, что над огнём

      Глотала свет, рождая звёзды.

      Пропасть разверзлась… Взорвал тишину

      Забоя увесистый шквал!

      Волна посылала в нокаут волну,

      Калечась о скальный оскал…

      Под вопль и свист разъярённых ветров

      На ринге титаны сошлись,

      Падали с рёвом разорванных ртов,

      Калеча небесную высь…

      Сошлись!!!

      Не спасли, не спаслись…

      Лохмотья кровавой рвани

      Завесили неба квадрат,

      Как будто на поле брани

      Тела убиенных солдат…

      Как будто природа приносит

      В жертву небесную рать

      За веру земную и просит

      Резню брат на брата унять.

      В прогалинах мечутся тени

      Стихания мирной войны…

      Пред нею встают на колени

      В молитве затухшие дни…

      Сгущённый антрацитовый покров

      С замедленным движеньем киноплёнки

      Заботливой рукою мостил кров

      Над тающей зарёй в морской рифлёнке.

      Накалом восставали фонари

      В сто лун вслед уходящему закату;

      А волны, словно в полдень косари,

      В скирды укладывали пены вату;

      Да сейша колыхала строгий буй,

      Баюкала забытую панамку,

      Старателем в ней промывала струй

      Песчаных злата жареную манку.

      Безмолвие, живущее в песках,

      Ловила я в купели мирозданья,

      И выплеснулись в вечер, как хамса

      Из сети в трюмы, блиц-слова признанья.

      Опять цветеньем замело

      огромный куст напротив глаза.

      Кисть у зимы перехватив,

      весна пришла в цветах экстаза,

      в кошачьих криках, в пеньи птиц

      и в просветленьи мрачных лиц…

      Холмов зазеленевшей грудой

      природа стала полногрудой.

      Всё воскресает, захмелело…

      Что под листвой опавшей прело,

      живою плотью набухает,

      всё округлилось, раздобрело…

      Ся страсть желаний неотступна…

      И воля эта неуёмна…

      И сила эта не преступна,

      а Богом одухотворённа…

      Вот снова куст мой зацветает,

      мне говорит: «Бери, пиши…» —

      и предо мною рассыпает

      опавших лепестков гроши.

      Мне