Лети и не трусь, я в спину стрелять не стану.

      Над крышами воздух апрельский пропах дождем.

      Не вспомню ни осени стылой открытую рану,

      Ни зимнее утро и собственный вздох «подождем…».

      Не бойся ни солнца-прожектора, ни отражений

      В кривых зеркалах подземки, ни сосен чужих.

      Не камнем на дно,

      не синицей в ладонях-мишенях —

      Лети журавлем в предрассветье, где воздух затих.

      Не будет грозы, и трава станет звонко-пахучей.

      Птенцы твои к Солнцу взлетят, как пытались и мы.

      Окрасит окраины утренний розовый лучик,

      Разбудит дрожащие стекла-осколки зимы.

      Они распахнутся, а я в сотый раз пожалею,

      Горяч шоколад, да прохлада опять внутри.

      А мне говорили, что я отпускать не умею.

      Лети. На минуту присядь.

      Все, что помнишь, сотри.

      Сколько еще фиолетовых тех февралей

      Вздрагивать будет рассвет на ресницах,

      как выстрел?

      Сколько еще будет боль и твоей, и моей?

      Будто бы пьяный художник ворованной кистью

      Мажет нам сны фиолетовым, пьет горький чай,

      Солнечный воздух глотает с кристаллами снега.

      Этот февраль, словно шуба с чужого плеча.

      В ней – только девять кругов от себя быстрым бегом.

      Сколько еще натыкаться во тьме на слова,

      Те, что в сердцах наших спят под неместным

      наркозом?

      Только шесть букв, и закончится эта глава,

      Что мы сожгли незаметно, глумясь над морозом.

      В лужах застывших еще отражается свет

      Сонного солнца, как минус столетье, похоже.

      Я разучусь различать фиолетовый цвет,

      Только бы сердце твое так не билось тревожно.

      А хлебом насущным ты станешь уже потом,

      Когда осенит нас октябрь золотым крылом,

      Когда все значенья слова поменяют влет,

      А слезы той осени вдруг превратятся в лед.

      А там подо льдом будет много взрывчатки слов,

      В седом монитора сиянье – тоски улов.

      Как в омут бросать нам соцветья сухих. Как дела?

      Костры разводить, чтобы вспомнить, куда я шла.

      И стоит теперь-то стихов городить огород,

      Когда наши реки забвенья-молчанья мы вброд

      Давно