Ни свет в горсти, ни горлинка, ни горе

      Нас не спасут, лишь Господи прости.

      Ни шапка та, что так горит на воре,

      Ни маков цвет – бушующее море —

      Не смогут нас посмертно заплести

      В степной пейзаж, сохранный до истерик

      Всех жен твоих красивых и живых.

      И будет жизнь, мгновенная потеря,

      Такая, что ни ангел, ни тетеря

      Не возродят окоченевший стих.

      Зима, зима, я столько раз любила,

      Что больше нет ни жизни, ни любви.

      Согрей меня, живительная сила

      Христовых крыл, пока не потопила

      Меня судьба, все раны обнови.

      Нежнее смерти женщина, Сережа,

      Ты знаешь сам, и мне не нужно знать.

      Отрывок дня морозный и погожий,

      Целующий твои глаза и кожу

      Пожизненно, так может только мать

      Любить дитя. Проснись, проснись, мы оба

      Готовы дать животворящий рай

      Стихов и слез, но смерть твоя не пломба,

      Ей не заткнуть прозябший мир у гроба,

      Не обуздать картавый птичий грай…

      Созвучия – они приходят даром,

      платить приходится за все другое.

      Душа течет по телу легким паром,

      текут по небу персеиды стройным роем.

      Хоть раз попробуй загадать желанье

      и пожелай хоть мне на день рожденья

      чего-нибудь хорошего – случайно,

      и подари мне том стихотворений

      чужих или одно твое, о лете,

      глотке озона, полотняном платье,

      о том, как хорошо на этом свете

      упасть друг другу в зыбкие объятья.

      Как хорошо, о боже, жить на свете

      на этом, помышляя о расплате —

      на том, на берегу высоком Леты

      сидеть босой и в полотняном платье.

      Какое странное время,

      какие зыбкие лица.

      На лица ложатся тени

      и свет, все вокруг двоится,

      и воздух слоистый, стеклянный,

      нарезан крутыми ломтями,

      и льдины в реке полупьяной

      толкают друг друга локтями.

      А лестницы здесь из камня,

      а сердце твое – из глины,

      а пряничный домик – с пряной

      корицей и с ванилином.

      Вот Гензель об руку с Гретель

      стоят у его порога,

      но снова закроют двери

      на ключ и посмотрят строго.

      И врезан пейзаж навечно

      в гранитные эти ступени:

      куда-то мы шли, был вечер

      весенний и светлый, длинный.

      Всплывет ненароком былое

      и в Лету со всплеском канет,

      но кто-то на нашей Трое

      уже собирает камни:

      пустые бутылки, пепел,

      полночные мостовые,

      и – это ты верно заметил —

      мы – здесь и еще живые.

      Давно уже не было пасмурных дней, как этот.

      Дрожит