Пригорюнилась ракита.

      Пряди ластятся к земле.

      И бурьян ворчит сердито,

      Вторя киснущей ветле.

      Нет пичужьей канители.

      Дрема кутает поля,

      Точно гнезда опустели

      В кудлах сонного былья.

      Лишь меня прищур заката

      Не влечет в глубины сна,

      Чтоб душа быльем лохматым

      Наслаждалась до темна.

      Город не мой ставит ласково сети,

      Жаждая рыбы, которой на свете

      Больше не надо уже ничего,

      Кроме того, что веками мертво,

      Но сохранилось и радует взоры

      Амбициозной, расчетливой своры

      Скользких сердец. Только прочен кукан

      И непреклонен немой истукан —

      Город Петра, город прозвища Бланка,

      Пахнет его неживая изнанка

      Тленом людским, но мила косяку

      Скользких сердец, подчиненных быку.

      Гляжу назад, а там – одна зола —

      Остылый тлен моей недавней были,

      Где щедрый гнев и жадная хвала

      Давно в мангале брошенном остыли.

      Но правит пламя русскою душой,

      Берущей жизнь в грядущей зарянице,

      Покуда новь не тронута межой,

      А журавли важнее, чем синицы.

      Вновь пришла зима, лишая сил,

      Колкая метель вот-вот нагрянет.

      Сонный вечер на привал разбил

      Желтые шатры под фонарями.

      Истлевают искры естества,

      В памяти – рябины капор куцый,

      Вероломно новая глава

      Жизни нас неволит обернуться.

      Но неосязаем буйный ход

      Времени, бурлящего в аортах.

      И глаза направлены вперед,

      И трещит надежды шнур бикфордов.

      От отливов земных на Селене ввалился кратер,

      Плотоядный луг пережевывал антилопу…

      Ты оставила твиттер, где уже не звала меня братом,

      Неуклюжий отскок… вмиг фолловерами истоптан.

      А чего не в глаза? Не в очки? Не удар по морде?

      Свой сусальный гнев соскребу с ледяного шквала…

      Ты вторгаешься в склеп, и резонно,

      что нужен ордер,

      Ну хотя бы рецепт из аптеки для каннибалов.

      Из обязанностей – отвоеванных, жалких, птичьих —

      Сберегание краха, что в молодость был упрятан.

      Пусть не шамкает ум, для тебя ведь вполне логично

      То, что я не прощу… что сдохну… что буду рядом.

      Высотой кредитку и горло жгло,

      Ни к селу бармен лопотал: «Excuse me»[1].

      Я –