Монадология. Готфрид Вильгельм Лейбниц
Читать онлайн книгу.
евращается из области частных занятий в важнейший фактор развития цивилизации. Она перестаёт быть тактически значимой эрудицией, наставлением правителям и мастерам, и становится основой работы больших государственных и экономических механизмов. Научное знание уже не предмет коллекционерской гордости или литературного вдохновения, но инструкция по запуску больших машин смысла, государств и сообществ нового типа, образец сотрудничества разных исследователей, все время проблематизирующих реальность и находящих самые удачные инструменты для ее совершенствования. В XVII в. действительно возникли независимые естественнонаучные общества, прежде всего открытое в 1660 г. Лондонское королевское общество с его «куратором» Гуком, появились первые научные журналы, а ученых стали объединять не столько университеты, сколько «республика писем» – свободный обмен идеями. Но если приглядеться к этой эпохе, то судьба науки окажется сложнее, чем мы предполагали на первый взгляд.
Когда французский учёный русского происхождения Александр Койре впервые заговорил о научной революции, отчасти искупившей грехи Тридцатилетней войны, в наполовину разоренном кризисом между двумя мировыми войнами Париже, он имел в виду рационализм новой науки, который выступает не только как принцип исследования, но и как принцип организации. Учёный – это не только тот, кто умеет изобретать новые агрегаты или поражать современников неожиданными мыслями; это организатор лабораторий, исследовательских групп, создатель полностью обоснованных программ экспериментов. Но в схеме Койре есть одно упущение: нельзя организовать даже самую совершенную лабораторию, не заслужив прежде доверие современников. Мысль Койре слишком равнялась на науку в посленаполеоновской Франции, организованную волевым усилием сверху, и поэтому он не видел, что кроме организаторского таланта, время требовало от ученых щедрости, доброжелательности и настоящей праведности.
Научная революция была косвенно вызвана бурным расширением состава наук. Освоение новых континентов и новые формы политической жизни, такие как абсолютистская монархия, потребовали создания множества новых наук, никак не вписывавшихся в программы университетов средневекового типа. В университетах изучали теологию, философию, юриспруденцию и медицину, изучению этих важнейших наук предшествовал курс семи свободных искусств – и все. А в XVII в. появляются такие науки, например, как кофеведение, для изучения замечательного плода нового света, или камералистика, наука поведения при дворе монарха. Могли создаваться науки о приливах, о парусах, о жизни и повадках обезьян, о написании заголовков трактатов и о множестве невероятных по звучанию, но более чем вероятных по месту в новом жизненном мире предметов. Такая ситуация напоминает нашу недавнюю историю, когда новых наук – вроде менеджмента, маркетинга, рекламы или инноватики – в университетах стало не меньше, чем классических. Поэтому научная революция требовала не рационализма вообще, а умения щедро и разумно распорядиться достижениями этих многочисленных новых наук, найти в каждой из них то зерно, которое будет способствовать общему прогрессу знания.
Лейбниц предназначался к нахождению и просчитыванию этих зёрен с самого своего рождения. Огромный математический ум, моделировавший любые процессы с любой степенью вторжения вероятности и отклонения от начального замысла, только и смог раскрыть, что могут сделать эти новые науки вместе. Они покажут, как срабатывают технические устройства и как они должны стать более точными, постоянно настаивая на верности измерений и попаданий. Математик, юрист, философ и эрудит в одном лице, Лейбниц властной рукой направил науки к неведомым им целям, чтобы они по пути раскрыли собственную власть над материей.
Лейбниц родился 1 июля 1646 г., его отец был профессором нравственной философии, и мать была из профессорской семьи. Наша культурная память сразу подсказывает нам образ интеллигента, выросшего среди книг – но этот образ скорее сбивает с толку, чем проясняет дело. Интеллигент в российском понимании выстраивает свою биографию сам, черпая из книг все новое подкрепление своей жизненной позиции и вдохновляется на раскрытие ее как творческой; где интеллигент, там жизнетворчество. Интеллектуал, как Лейбниц, легко переходит от книг к наблюдениям, ему интересны не книги сами по себе, а тот опыт чтения, который создали его родители и который создаёт он сам. Он соревнуется с рекордами понимания, установленными родителями, и с немалым удовольствием добивается большего. Впечатляли его в детстве античные историки и поэты, но не столько призывами к подвигам, сколько умением выстраивать масштабы событий, давать воодушевляющую картину происходящего, которую можно дополнить множеством новых текстов; и уже в детстве Лейбниц сочинял латинские поэмы по праздничным поводам. Восторг перед деяниями сменился восторженным созданием ситуаций.
В школьные годы он точно так же решил сочинить новые области логики: он определил, что можно выводить не только одно понятие из другого, но и одно суждение из другого – ведь понятия только указывают на ситуации, а суждения эти ситуации объемлют. Например, мы выводим прошлое и будущее из понятия времени, так почему нельзя вывести отношение войны и мира из понятия политики или рост и расцвет из понятия природы? Школьные учителя Лейбница