Я услышал шаги и открыл глаза. К решеткам моей камеры подвезли тележку с едой, повар наполнил тарелки из разных бидонов и поставил все в открытое окошко, ожидая, когда я заберу обед. Держась за спину и пошатываясь, я побрел к "кормушке", взял тарелки и понес к столу, если можно так назвать железную подставку, торчащую из стены. Повар захлопнул дверцу и удалился.

      Вареный кусок говядины после пустых супов меня не особо обрадовал. Я думал о Лизе, как ее там кормят, не бьют ли, какие опыты проводят. Как же вырваться отсюда, что же придумать… Иначе мы загнемся от всех процедур и условий.

      Сделав глоток кефира, я заметил крадущуюся тень вдоль решеток. Это был Иван, он остановился поодаль и стал смотреть на меня. Этот парень являлся единственной ниточкой, связывающей с внешним миром.

      Превозмогая боль во всем теле, я поднялся и медленно приблизился к решетке, заговорив с Ваней на понятном ему языке. Язык жестов я выучил еще до детского дома, когда был совсем маленьким и жил с бабушкой, которая от слабого слуха и нечеткой речи общалась жестами. Мои мама и папа в этом плане были здоровы, но больны были зеленым змием и большой тягой к наркотическим средствам. В таких состояниях родители зачали меня и родили, а затем друг за другом умерли от передоза. Бабушка, больная сахарным диабетом, долго тоже не протянула. Мне было тогда почти четыре года, в дом малютки я уже опоздал, поэтому меня повезли в детский дом.

      Общение с Иваном в этот раз складывалось хорошо. Он спросил, где мои волосы и сказал, что ему меня очень жалко. В разговоре о Лизе я узнал, что ее содержат лучше меня, но она все время с хмурыми бровями, плохо ест и постоянно лежит, глядя в стену. Моя сестра показывала характер, я-то знал. Эта девчонка