Охота на императора. Сергей Богачев
Читать онлайн книгу.
Императорского Величества Александра Второго возвращался в столицу из летней резиденции в Крыму поездом. Однажды побывав на борту императорской яхты «Тигр», Матвей Маркович навсегда зарекся ступать на палубу любого корабля по собственному желанию. Исключительно служебная необходимость могла его заставить снова пережить тошнотворные приступы морской болезни. [1]
Покончив со всеми заботами, связанными с погрузкой в Симферополе багажа, канцелярии, запаса крымских фруктов, Фарафонтов, с присущей ему пунктуальностью, еще раз по списку проверил соответствие всех багажных ордеров и отправился к себе в вагон, чтобы спокойно ожидать отправления.
Ритуал перемещения двора через всю страну с севера на юг и обратно был уже многократно и до мелочей отточен ежегодными поездками в такую любимую императорской семьей Ливадию. Старший камер-фурьер Фарафонтов не без основания и с гордостью считал себя неотъемлемой и очень важной частью этого механизма. Шутка ли – одних бумаг и письменных принадлежностей он вез с собой два больших кофра, уж не говоря о гардеробе августейшей семьи и всего штата прислуги, занимавшем половину вагона. И все это следовало учесть, строгим глазом проверить погрузку, сохранность, и потом, по прибытии в Санкт-Петербург, перевезти в Зимний.
Конечно, ворчун Фарафонтов лукавил, когда, поглаживая роскошные седые бакенбарды, жаловался на сложности переездов своим немногочисленным родственникам и друзьям, непременно каждый раз по приезду устраивавшим ему форменный допрос на предмет «как же там Е.И.В и что носили этим летом при дворе». Все эти хлопоты и так входили в круг его обязанностей, но какова же разница – дышать при этом крымским воздухом или прятать шею в воротник от пронизывающих питерских сквозняков. [2]
Ни одного раза еще не случалось, чтобы Фарафонтов, в меру загоревший и неприлично счастливый, пожалел о своем многомесячном выезде. Ливадия с её прекрасным климатом, немыслимыми для холодного Петербурга растениями и цветами, с её видом на море и обратно полностью покорила душу и сознание стареющего профессионального дворцового служителя, видавшего до сих пор только низкие свинцовые тучи, да бесконечные дожди, зимой сменяющиеся снегом. Поначалу Матвей Маркович не подружился с крымским солнцем – оно его терзало своими жаркими лучами, вызывая на коже неприятный зуд и покраснение, но потом, пообщавшись с местными татарами при закупке фруктов, старший камер-фурьер понял, в чем хитрость. Относиться к светилу следовало как царственной особе – лучше находиться в тени. Теплом обласкает, но не обожжет.
Из Ливадии кортеж выехал утром, и целый день был потрачен на дорогу до вокзала Симферополя, где старшему камер-фурьеру предстояло, проявляя чудеса поворотливости, исполнить свои обязанности – все содержимое грузовых экипажей перекочевало в багажные вагоны с обязательной отметкой в ведомости.
– Михаил! Говоров! Ты где, Говоров? – старик в синей ливрее, несмотря на свои годы, обладал голосом командным, да таким, что любой боевой офицер позавидует.
В нижней части его списка, напротив записи «… винограда белых сортов три короба…» метка о погрузке отсутствовала.
– Где ты, разгильдяй? – заглянув через открытую дверь внутрь багажного вагона, Фарафонтов всеми своими ритмами сердца отчетливо ощутил, что находился на грани нервного срыва.
– Здесь я, Матвей Маркович! – раздался голос из глубины вагона, куда не распространялся тусклый свет газовых фонарей перрона.
– А виноград? Где виноград? – озабоченность старшего камер-фурьера могла быть сравнима разве что, с тревогой генерала, потерявшего в тылу обоз с провиантом и боезапасом для действующих частей.
– Так здесь, в аккурат рядом с персиками и грушами, господин старший камер-фурьер! – в подчинении Фарафонтова иначе, как на армейский манер, не докладывали, за тот порядок и держали старика на службе при дворе уже которое десятилетие.
– Экий же ты глупец, Говоров! Гофмейстер велел отдельно получить на вокзале три коробки других сортов! Привезли коробки?[3]
Появившись в проеме вагонной двери, слегка побледневший Говоров сообразил, о чём шла речь – мундкохи истребовали для собственного приготовления изюма три специальных сорта белого винограда, который доселе к столу не подавали. И виноград этот должен был прибыть к отправлению свитского поезда, к половине двенадцатого ночи.[4]
– Никак нет, я не принимал… – прежняя прохлада в голосе Говорова улетучивалась по мере того, как свирепел старший камер-фурьер.
Вокзальный колокол пробил два раза, что означало – до отправления свитского поезда осталось несколько минут.
На свой вопросительный взгляд Говоров, красноречиво выглянувший из багажного вагона, ответа не получил, лишь жестом Фарафонтов скомандовал отбыть своему подчиненному в вагон.
За спиной старика с грохотом закрылась дверь, а тот, словно ищейка, продолжал ходить взад-вперед по перрону, всё еще надеясь завидеть татар в фесках на голове и с коробками
Человек – при дворе слуг называли «люди» и это не носило уничижительного оттенка.
Е.И.В. – Его Императорское Величество
Гофмейстер – придворный чин, отвечавший в том числе, и за кухню.
Мундкох – повар, готовивший личный стол императорской семьи.