© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

      – Еленочка Анатольевна, доброе утро!

      – Здравствуйте, Берта Абрамовна.

      – Сегодня такой тяжелый день! Вы наверняка слышали, что у меня съемки. Не спала всю ночь – готовилась. И представляете, записалась в салон на укладку, а мастер опоздала! Результат вы видите! Ну как я с такой головой появлюсь в кадре? А потом еще автобус ушел прямо перед носом. Я уверена, совершенно уверена, что водитель это сделал намеренно. Он ведь меня прекрасно видел – и захлопнул двери. Скажите, это такое общее падение нравов или просто такой день?

      Берта Абрамовна, главная хранительница, главная музейная звезда, продолжала щебетать про автобус и мастера салона, которая даже не сочла нужным извиниться за опоздание.

      – И ведь наверняка, я просто уверена, мою фамилию в титрах напишут неправильно! – восклицала она.

      Правильное написание фамилии Берты Абрамовны де-Трусси – именно через дефис, «де» с маленькой, «Трусси» с большой – было ее пунктиком, нет, делом чести, а заодно и проверкой на профпригодность. Если человек не мог правильно написать де-Трусси, для главной хранительницы становилось «все понятно и даже очевидно».

      – Вы знаете, как пишется Барклай-де-Толли? – строго спрашивала Берта Абрамовна съемочную группу.

      Группа испуганно кивала сначала в знак согласия, а потом в знак отказа.

      – Хорошо. – Берта Абрамовна делала глубокий вдох, набираясь терпения. – Вы знаете, кто такой Барклай-де-Толли? Нет? Это имя вам ни о чем не говорит? Ну же. Я вам подскажу – князь, фельдмаршал, полководец, война 1812 года… Ну? Нет?

      Глаза слушателей становились стеклянными.

      – Так вот, господа, Барклай-де-Толли пишется с двумя дефисами, а мое имя – де-Трусси – с одним. Но «де» – непременно со строчной. Вы поняли?

      – А вы ему родственница? – спросил юноша, который гордо называл себя продюсером. Берта Абрамовна искренне не понимала, в чем заключаются его обязанности.

      – Кому? – удивилась главная хранительница.

      – Ну, этому Барклаю.

      С этого момента для Берты Абрамовны все «стало понятно» про продюсеров, и она начала относиться к юноше с презрением, впрочем, не позволяя себе его выказать очевидно. А полунамеки тот все равно не понимал.

      Уже полгода Берта Абрамовна считала себя звездой голубого экрана. Она «снималась». У нее каждую неделю были то съемки, то пересъемки, и это было очень утомительно. Ну очень утомительно. Прическа, макияж, осанка, новый костюм – пришлось сменить чуть ли не весь гардероб! И все ради «познавательного», да, именно так – не документального, не научно-популярного, а именно познавательного – фильма, в котором Берта Абрамовна играла главную роль: рассказывала о музейных экспонатах. Целый час съемки ради девяти минут в эфире!

      «Девять минут! – восклицала Берта Абрамовна уже про себя. – Как можно ограничиться всего девятью минутами? Что остается от рассказа? Огрызок? Нет. Плевок! И не мне в душу, а в душу зрителя! И меня даже не допускают до обработки материала! Откуда им знать, что важно, а что нет?»

      На самом деле тревоги хранительницы были связаны не с тем, дойдет ли ее мысль до телезрителей. «Познавательный» фильм шел по одному из каналов, который транслировался в Интернете. Как такое возможно, Берта Абрамовна понять до конца не могла, как не могла «оценить» аудиторию, для которой «работала». С помощью «дорогой Еленочки Анатольевны», которая «разбиралась в компьютерах», она один раз посмотрела выпуск и осталась очень недовольна. Даже расстроена. Прическа смотрелась ужасно. Костюм сидел еще хуже и явно прибавлял лишние килограммы. Очень неудачный свет. И ракурс. Совсем не ее ракурс! Неужели у нее столько морщин?

      – А что значат эти цифры? – спросила главная хранительница Елену Анатольевну, ткнув в экран розовым ногтем – лак был подобран под цвет костюма.

      – Это количество просмотров, – объяснила та.

      – Пятнадцать? Всего пятнадцать?

      – Да, – равнодушно подтвердила Елена Анатольевна.

      После этого Берта Абрамовна твердо решила отказаться от «дальнейшего сотрудничества». К тому же у нее «накопились претензии» к главному режиссеру передачи, юноше «более чем посредственному». «Юноше» стукнуло сорок, он был лыс и имел внушительный живот. Но для главной хранительницы все мужчины, которые не могли правильно написать ее фамилию и явно имели пробелы в образовании, оставались юношами. С одной стороны, так она обозначала инфантильность, недостаток знаний и узость кругозора, с другой – давала им шанс вырасти до «мужчины». Так вот, режиссер хотел, чтобы Берта Абрамовна рассказывала «интересные истории».

      – Вы понимаете, Еленочка Анатольевна, он ждет от меня скабрезностей! Именно скабрезностей! Ему совершенно неинтересно творчество!

      Но режиссер, которому хранительница объясняла, почему не может