Старая ветряная мельница, дрогнув напоследок изломанными, просвечивающими насквозь крыльями, вдруг заглохла, остановилась. Наблюдавший за ней через монитор человек в армейском ватнике тут же принял решение развалюху эту чинить.

      Однако добраться до мельницы, стоявшей метрах в трехстах от впадения Рыкуши в Волгу, смог на легкой своей дюральке только к вечеру.

      Водяной насос «Ромашка» производства 1987 года еще тихонько урчал, а вот допотопная мельница-толчея как утром встала, так и стояла. Исправно работал только расположенный метрах в пятидесяти от нее трехлопастный голландский ветрогенератор на длинной железной ноге.

      «Насос – к черту! Мельницу – для хозяйственных нужд… Вместо нее – еще один ветрогенератор. И как раз тут: у впадения Рыкуши в Волгу! Но это все – на той неделе. Сегодня – сил моих больше нет…»

      Блеснуло заходящее солнце. Лодка подошла к самому урезу воды.

      Запах сладко-умирающей гнили, смешанный с запахом грозового озона, вдруг пробил человеку обе ноздри сразу.

      «Сентябрь, все отцвело, кувшинки и лилии сгнили, отсюда, наверно, и запах…»

      Человек наклонился зачерпнуть воды из Рыкуши, но внезапно тело свое в наклоне задержал: при заходящем солнце и легчайшей волне собственного отражения он не увидел.

      Бок лодки – тот отражался. Навесной мотор – тоже.

      Человек поплескал себя ладошкой по щекам и склонился к воде ниже.

      Отражения не было.

      Тут он вдруг что-то вспомнил, стукнул себя кулаком по лбу, полез в карман за мобилкой:

      – Не утерпел, Столбец? Врубил, я спрашиваю, программу?

      – Ага! Уже минут десять как фурычит, – растянул рот во всю экранную ширь умный Столбец. – Короче: ты меня видишь – я тебя нет!

      – Вот мы и замаскировались, – устало сказал человек в ватнике. – Ладно, вырубай свою программу. Рано еще. Смотри: облака грозовые собрались! Как бы опять смерча не было…

      – Облака – кучево-дождевые. Вижу их хорошо. А смерч… Если и будет, то слабый, бичеподобный.

      – Все, Столбов, хватит болтать. Как бы меня тут, к чертям свинячьим, не потопило. Отключайся мигом!

      – Сейчас, – заторопился четко видимый на экране мобилки Столбов, – еще минуту тобой, прозрачненьким, полюбуюсь. Облака, они еще во-он где…

      Человек в ватнике, одной рукой продолжая держать перед собой мобилку, другой крутанул ручку навесного мотора, развернул лодку и быстро по узкой Рыкуше выскочил к Волге. Тут он мотор заглушил и глаза закрыл. Просто чтобы отдохнуть от красок вечереющего дня…

      Неожиданный порыв ветра вырвал из рук человека, не отражавшегося в воде, мобилку.

      – Ну Столбец, ну остолопина!

      В ту же секунду мощный воздушный вихрь неудачно, боком к волне вставшую лодку – перевернул вверх дном.

      Крупные брызги и мелкий водяной сор закрыли видимость напрочь, зеленые водоросли густо залепили человеку уши, глаза, рот…

      Часть 1 РУССКИЙ БУНТ

      На обочине

      Бр-р-р…

      Рань несусветная. Двадцать минут седьмого – а я уже на ветру, в сквере. Где буду в семь – сам черт не скажет!

      Черт с копытами занес меня в эту дыру! Черт с копытами, или злой дух, или ненавистник рода человеческого – у нас его уклончиво называют случай – за пять дней измордовал так, что я теперь, как тот газетный пасквилянт, с дрожью и стоном припадаю к любому клочку бумаги, лишь бы освободить себя от накопившейся злости.

      Конечно, мой новый работодатель (о нем позже) ничего из того, что я сейчас чувствую, запоминать или записывать меня не просил. А прежний хозяин (по имени Рогволденок, по прозвищу Сивкин-Буркин), у которого я вкалывал литературным негром и за которого три года подряд сочинял романы и повести – тот за такие записи наверняка бы все зубы пересчитал.

      Но сейчас я ничего не пишу и по клавишам бодро не стукаю. Просто пытаюсь свести концы с концами и освободиться от надоедливых мыслей.

      Утро едва только занимается. Ветерок теребит волосы. Острый волжский холод ползет за шиворот. Вокруг – осень, рваные облака, птичий помет и другие очарования жизни.

      Нужно вставать, нужно идти. Но идти мне некуда.

      Двадцать минут назад меня турнули из гостиницы. Грубо турнули и бесповоротно. Правда, вещички на час-другой оставить разрешили. Даже не столько разрешили, сколько горячо попросили оставить их.

      Тима я, Тима! Тима, Тима я. Эх!..

      Я сижу на узкой скамейке и по временам – от икоты