Исход. Роман. Артём Бенцлер
Читать онлайн книгу.
нял
и не ищи за спиной того, кого нет.
Знаешь, мы всегда почему-то уверены,
что «ад – это другие»1,
но вечно забываем,
что другие – это и есть мы.
Человеческая многоножка из чувств. Мозгосверлящий, ослепляющий как фейерверк, комок боли. Шелуха, скука, рухлядь и шаткое пустопорожнее безразличие. Занудная данность, вызывающая неприкрытый зевок. Среднестатистическое событие среднестатистической эпохи. Вынужденное скудоумие в послехристовом отсутствии. Депривация дебелого рыхлорожего сна великана с горы. Абсолютная никчёмность, неприглядность и ущербная полусгнившая непроглядность. Для кого беречь слух? А для кого ганглий? Инквизиторская сущность морализаторской некрофилии. Бесцветная согбенная действительность бытия. Невыразимое плачевное дитя одиночества. Нечищеные Авгиевы конюшни в догеракловый период. Я готовлю особый рецепт. Хочу попотчевать своё ссохшееся растресканное нутро гарниром из любви, надежды и поисков веры. Я зажарю всё это на медленном огне, изредка помешивая, добавлю специй для вкуса из Бога, неокортекса и пустоты, подам на большом голом полипропиленовом блюде. Пустая, бледная, огромная, испуганная, лунообразная пластмассина с малюсенькой горкой деликатесной дые по центру. Луноокая. Луноблюдая. Лизоблюдая пластическая, о одинокая, масса. А после, ноющей кашицей, часик-другой, поперевариваюсь в изнеженном желудочном соке, ливнями вкрадчиво диком, скачусь словно по аттракционам аквапарка в кишечник и довольно однородным избытком выйду из себя наружу через раскрывшиеся экзистенциальные врата. Я пройду весь этот путь от еды до каловых туч, слипшихся и смердящих. Мне нужна лишь сточная канава, арык, дренажная трубка, клоака с нечистотами, чтобы пустить по ней ладью своего сказа. Проплывая ручьями отходов по лично сотворённому фекальному каналу судоходства, я раскинусь и разметаюсь мерзкими кучками и кучищами, истошно плачущими и орущими, постепенно самооблегчаясь, сбрасывая с себя всё ненужное и наносное, очищая самое себя от самого себя.
И снова написал ей. И снова первый. И снова безответно. Сижу, жду, когда облачко в чате станет бледным, перестанет темнеть непрочитанным невостребованным бельмом. А пока что оно выпячивается, надрывается от собственной безысходности, алкает жадно мутную грязь молчания, синеет на бледном фоне, ей так и не прочитанное. Обычно. Всё как обычно. Она игнорирует мои сообщения. Она игнорирует мои отправленные ей сообщения. Она намеренно игнорирует мои отправленные ей сообщения. Она всегда, будем же честным с собой, она всегда игнорирует мои отправленные ей сообщения, эти электронные лепестки из букв и многоточий, что тянутся тонкими прозрачными нитями-щупальцами, больными, иссохшимися, хрупко ломкими, погибающими от тоски и томительной жажды. Я не мигая всматриваюсь в насыщенный цветами, разодранный пикселями прямоугольник экрана. Её маленькая круглая аватарка внизу страницы бесстыдно улыбается мне в режиме онлайн. Блудница. Ответь же. Ответь. Я проверяю твою страницу сотни раз в день. Сотни раз в день. Эта сеть поймала меня и держит с тех пор, не отпуская, цепляясь за руки, как приставучая, вязкая, бордово плывущая, ротобренчащая, вся в дрожащих, дрыгающихся, пульсирующих рубинами и золотом украшениях, впалощёкая цыганка на автовокзале. О, эта мучительно приторная, белёсая дисперсия боли, которая плавит мои нервные окончания, растекается по жилам тягучей пузырящейся склизкой лавой. Я неустанно считаю каждый твой лайк. Каждый твой лайк. Послушай: я считаю каждый твой лайк! А ты, может быть, и не знаешь? А ты, может быть, и не знаешь, что значит считать каждый твой лайк? Или лайк каждый твой. Да, ты не знаешь. Мерзавка. Срамная. Да что же такое, прости, что со мной, я не знаю. Лайки. Да что эти лайки? Те же сетевые путаны. Дарят себя направо и налево, нагие в своей простоте.
Настроение мрачное (а ты? ты? измерял, насколько оно мрачное?) мощным цунами накрывает меня с головой, заставляет барахтаться, судорожно хватая ртом крохи воздуха и постепенно, обессиленным, опускаться на илистое скользкое дно. Я захожусь в безумном лающем смехе. Беззвучном. Надрывном. Я лаю смехом внутри себя, ломаясь и загибаясь, молча, сотрясаясь до надсадного скрежета во рту. Знаю наперёд: у тебя нет времени ответить. Отправить бестелесный неосязаемый набор знаков и символов, чтобы вызволить меня из этого бесконечного зала ожидания. Бездарная, кустарно выпуклая ложь, сотворённая из ветра, слов и стаи ворон. Это так смешно и нелепо: нет времени. Только вслушайся: нет времени. Н-е-т в-р-е-м-е-н-и. Одиноко пикирующим птичьим пёрышком, понукаемый силой притяжения, я спускаюсь всё ниже и ниже к плотной тугой земле, чтобы осесть на ней невесомым подшёрстком из отмерших роговых образований.
А они нашли на Него время. И распяли Его на 14 день месяца нисана. Не помню, в тот день было жарко, холодно или шёл дождь? Кажется, это было около полудня. По их исчислению – в шестом часу дня. А может быть, пели птицы. Только вдумайся, Его ведут на смертную казнь, а вокруг поют птицы. В этом есть что-то противоестественное. И каково это – я есть Он, и Он, и Он, и вместе мы триедины. Да, а ты смейся, смейся Антиох Епифан со своими свиньями
Цитата из пьесы Жана-Поля Сартра «За закрытыми дверями»