В пекле казни горю Иоанною д’Арк,

      свист зевак, лай собак, а я так молода.

      Океан Ледовитый, пошли мне свой дар!

      Дай же, дай же мне белого льда!

      Справка выдана в том, что чрезмерен был стон

      в малом горле.

      Но ныне беда —

      позабыта.

      Земля утешает их сон

      милосердием белого льда.

      Конец столетья. Резкий крен основ.

      Волненье. Что там? Выстрел. Мешанина.

      Пронзительный русалочий озноб

      вдруг потрясает тело мещанина.

      Предчувствие серьезной новизны

      томит и возбуждает человека.

      В тревоге пред-войны и пред-весны,

      в тумане вечереющего века —

      мерцает лбом тщеславный гимназист,

      и, ширясь там, меж Волгою и Леной,

      тот свежий свет так остросеребрист

      и так существенен в судьбе Вселенной.

      Тем временем Стопани Александр

      ведет себя опально и престранно.

      Друзей своих он увлекает в сад,

      и речь его опасна и пространна.

      Он говорит:

      – Прекрасен человек,

      принявший дар дыхания и зренья.

      В его коленях спит грядущий бег

      и в разуме живет инстинкт творенья.

      Всё для него: ему назначен мёд

      земных растений, труд ему угоден.

      Но всё ж он бездыханен, слеп и мёртв

      до той поры, пока он не свободен.

      Пока его хранимый Богом враг

      ломает прямизну его коленей

      и примеряет шутовской колпак

      к его морщинам, выдающим гений,

      пока к его дыханию приник

      смертельно-душной духотою го́ря

      железного мундира воротник,

      сомкнувшийся вкруг пушкинского горла.

      Но всё же он познает торжество

      пред вечным правосудием природы.

      Уж дерзок он. Стесняет грудь его

      желание движенья и свободы.

      Пусть завершится зрелостью дерев

      младенчество зеленого побега.

      Пусть нашу волю обостряет гнев,

      а нашу смерть вознаградит победа.

      Быть может, этот монолог в саду

      неточно я передаю стихами,

      но точно то, что в этом же году

      был арестован Александр Стопани.

      Всем, кто бунты разжигал, —

      всем студентам

      (о стыде-то

      не подумают),

      жидам,

      и певцу, что пел свободу,

      и глупцу, что быть собою

      обязательно желал, —

      всем отвечу я, жандарм,

      всем я должное воздам.

      Всех, кто смелостью повадок

      посягает на порядок

      высочайших правд, парадов, —

      вольнодумцев неприятных,

      а поэтов и подавно, —

      я их всех тюрьмой порадую

      и засов задвину сам.

      В чём клянусь верностью Государю-императору

      и здоровьем милых дам.

      О,