Понимаете, у нее водилась подруга. Подруге хотелось татуировку, необычную. А придумать красивое подруга не могла. Она была простой девушкой, никогда не ела докторских карандашей и не рисовала на трамваях. Вика нашла ей наскального оленя, прекрасного. Они договорились встретиться в тату-салоне. Вика пришла, а подруга – нет. И вот, чтобы не обижать татуировщика неявкой посетителя, Вика мужественно предложила раскрасить свою женственную ногу. То есть понимаете, она за рисование как таковое, везде, всегда и на всем. За врожденную ненависть к нераскрашенным пространствам Вику приняли в Союз художников РФ и Международную федерацию художников. Членом, что характерно. В Москве прошло несколько ее выставок. И вышло уже много книг с рисунками. Прям как у какой-нибудь Микеланджелы.

      Слава Сэ

      Когда деревья были большие

      Самое первое мое воспоминание – ясли. Точнее, запах каши и карболки под лестницей. Мокрые колготки и изжеванный воротник на рубашке. Когда я вижу маленького ребенка в яслях, на меня вновь наваливается тоска оставленности в казенном заведении.

      Сестра увидела в школьной столовой, что все кастрюли подписаны. Восхитилась. Мы еще долго отскребали масляную краску с того, до чего дотянулись ее руки. Потом она выросла и стала архитектором.

      Моими друзьями были ножницы. Я вырезáла цветы из штор и маминых платьев, фотокарточки из документов, картинки из энциклопедий. Потом я тоже выросла и полюбила острые ножи.

      В детстве меня часто ставили в угол. Я быстро смекнула, что стоять скучно, и заранее запасалась грифелями из карандашей. В квартире не осталось ни одного чистого угла, во всех словно густо насидели мухи. Своему сыну я сразу выдавала в угол карандаши. Он стал программистом.

      В детском саду в тихий час нас укладывали спать на раскладушки. И однажды я обнаружила, что все двадцать раскладушек изрисованы мной. Я до сих пор люблю карандаши и краски, как праздник, который всегда со мной.

      Мама стала приносить для меня лоскуты тканей из ателье и подарила коробку из-под телевизора. Это был самый богатый картонный дом в моей жизни, полный трофейных шифонов, шелков, жоржетов, всего воздушного и невесомого. Теперь я одним прикосновением могу определить, есть ли в ткани синтетика.

      Натрогала.

      Недалеко от нашего дома была трамвайная остановка, и там же стояла маленькая будка для смотрительницы путей. А рядом – деревянный короб, куда заглядывала смотрительница, она что-то оттуда зачерпывала ковшом и уходила. Мне казалось, что там драгоценности, которые она где-то перепрятывает. Уговорила малолетнего брата на грабеж. И вот мы сидим у открытого ящика, наполненного песком.

      В нашем детстве существовал старьевщик. Он выменивал ветошь на дешевые пустяки и игрушки. Так мы обзавелись резиновой лягушкой с помпой и ежиком со свистулькой. Однажды старший брат в наказание заколотил наши сокровища в ящик комода. Теснимые скорбью, мы год вынимали из него огромные гвозди. Вынули. После месяц ходили королями с резиновой свитой. Жизнь игрушек недолгая. Но, наверное, где-то есть игрушечный рай, в котором живут мишки с оторванными лапами, безглазые зайцы, машинки без колес, утерянные пуговицы и детали конструктора. Может, там живут наши ежик и лягушка.

      Мусорных контейнеров не было. По улицам ездила машина, и мусорщик трезвонил в колокольчик. Как я вожделела иметь такой же!

      Забирались по полкам платяного шкафа на самый верх и прыгали на кровать, соорудив из наволочки парашют. Продавили панцирную сетку кровати до самого пола. Когда кровать укрепили досками – наша парашютная карьера закончилась. Как-то мне подарили билет в аэродинамическую трубу. Выяснилось, что я мало чем отличаюсь от той кровати.

      Старший брат прикрутил к доске негодные коньки, нам эта доска казалась роскошными ледяными санями. Полярная экспедиция собиралась из соседского мальчика, провиант – из булки с сахаром и дверного коврика для тепла. Самому выносливому выпадало быть оленем.

Скачать книгу