«Он старался быть подальше от власти». Беседовал Кирилл Журенков
Читать онлайн книгу.
ского, Галина Арбузова (дочь известного драматурга Алексея Арбузова), сама наблюдала многие перипетии жизни писателя и подготовила о нем не одно исследование. Готовясь к юбилею своего знаменитого отчима, она нашла время и для «Огонька». – Вы помните свою первую встречу с Константином Георгиевичем? – Конечно, вышла забавная история. Впервые я увидела Паустовского в четыре года, когда мы с мамой оказались у него в гостях. Я бродила по квартире, зашла в кабинет и наткнулась на собаку – таксу Фунтика. Константин Георгиевич даже сочинил про нее стишок: «По проспекту Карла Маркса ходит-бродит Фунтик, такса»… И вот этот Фунтик так на меня залаял, что я мгновенно забралась с ногами на старинный письменный стол Паустовского. Прибежала его жена, Валерия Владимировна, в ужасе уставилась на эту картину (а в доме был настоящий культ Паустовского), и я запомнила не столько самого Константина Георгиевича, сколько ее испуганные глаза.
Гораздо лучше я помню его в Чистополе, где мы жили в эвакуации. Паустовский приехал туда с фронта, забрал свою семью, а заодно и нас и повез дальше, в Алма-Ату… Сейчас даже трудно представить, какое жуткое столпотворение было по дороге: как у Пастернака в «Докторе Живаго» – вся страна снялась с места и куда-то ехала…Роман на фоне арыков – Когда завязались отношения вашей мамы и Паустовского? Уже в эвакуации? – Да, хотя познакомились они еще раньше – в ялтинском доме творчества писателей в ночь с 1937 на 1938 год. Причем Константин Георгиевич маме жутко не понравился: она вспоминала, как увидела набриолиненного, застегнутого на все пуговицы человека – это был совершенно не ее тип мужчины! Но так случилось, что Константин Георгиевич в ту же ночь в маму влюбился, а ведь они оба были связаны браком… Уже в Алма-Ате, в эвакуации, он всегда был рядом. Помню, маме кто-то подарил изящный веер. Мама была очень красива и ей постоянно делали такие подарки: представляете, голод, мама поет мне песни вместо еды и вдруг – веер. Я взяла его без разрешения и решила посмотреть, как он поплывет по арыку (оросительному каналу). И вдруг вода быстро помчала веер прочь, я бросилась за ним, а навстречу как раз шел Паустовский. И он побежал за веером вместе со мной – мне хорошо запомнилась эта наша общая погоня. Много лет спустя, читая мамины дневники, я действительно узнала, что там, в Алма-Ате, у них начался роман.
– Они не думали сразу пожениться? – Что вы, все романы Константина Георгиевича длились очень долго. Свою вторую жену, Валерию Владимировну Валишевскую, он встретил в Тбилиси в 1920-е (их встреча описана в предпоследней части «Повести о жизни»), а женился на ней лишь через 10 лет, в 1936-м. С моей мамой они тоже долго то сходились, то расходились. Только представьте, они вместе встретили День Победы на Красной площади, провели там ночь и рассказывали, как под утро площадь была усеяна туфлями, кепками – всем тем, что счастливые люди бросали в воздух… Но при этом Константин Георгиевич сказал маме, что не может уйти из семьи. Тогда мама собрала вещи и, забрав меня, просто уехала. Мы поселились в Гродно, где мама работала в Русском драматическом театре, Паустовский слал ей туда отчаянные письма… Потом снова вернулись в Москву, роман между ними вспыхнул с новой силой. И вот летом 1948-го мы с мамой жили под Ялтой, в бывшей татарской деревне Ай-Василь. Неожиданно мама засобиралась и поехала в Симферополь. Целый день я ждала ее, глядя на дорогу, как вдруг подъехал автобус, и она вышла вместе с Константином Георгиевичем. Так они стали жить вместе – на этот раз окончательно. Занятно, но первое, что тогда предложил маме Паустовский,– это вместе поехать в Феодосию, а оттуда – на могилу Грина – он был кумиром Паустовского еще с Одессы. В Одессе в 1920-х вообще собралась прекрасная компания: Бабель, Ильф, Багрицкий, Катаев и, конечно, сам Паустовский, они потом дружили всю жизнь… И вот, спустя столько лет, мы втроем, Константин Георгиевич и я с мамой, бродили по кладбищу, искали могилу Грина, причем Константин Георгиевич был уверен, что оттуда должно быть видно море. Потом мы заказали панихиду по Грину в единственной работавшей в Феодосии церкви – в этом был весь Паустовский! Тяжело стало потом, зимой, у него ведь не было теплых вещей, да и жить пришлось у нас, в единственной комнате, но тогда про это не думали…– Разве Паустовский не мог себе что-нибудь купить, снять квартиру? Он ведь уже был известным писателем… – Что вы, напротив, Константин Георгиевич зарабатывал копейки. В 1946-м, когда вышли «Далекие годы» (первая часть «Повести о жизни»), их разгромили в «Известиях». Был такой критик Ермилов, они с Паустовским жили в одном подъезде, как-то раз даже встретились на лестнице, и Ермилов долго хвалил Константина Георгиевича. А на следующий день вышла его разгромная статья… После этого все газеты страны написали отрицательные рецензии, Паустовского обвинили в воспевании царской России и перестали печатать. Дело, по правде сказать, было не только в «Далеких годах». Сталин в тот момент начал кампанию против разводов, и Паустовский тоже попал под удар. Его не печатали около четырех с половиной лет, спасало преподавание в Литинституте, да и то он был «исполняющим обязанности профессора», мог вылететь в любой момент. Летом в Солотче (район под Рязанью.– «О») Константин Георгиевич приучил маму к рыбалке, и каждый день на завтрак, обед и ужин у нас была рыба – так и выживали.
Конец