Если в клинике да и в городе узнают о беде Земиных, это, конечно, не навредит ее железной репутации, но разразится страшный скандал. Хуже всего, что начнут пялиться на нее, как на жертву, станут жалеть и вести с ней слезные разговоры. В скором времени она станет посмешищем. Наступит невыносимый период. Хотя и он пройдет.

      Мария Карловна поймала себя на мысли, что опять думает о себе, но не о сыне. Этом взбалмошном мерзавце, решившем проучить свою мать.

      Она с теплотой посмотрела на сына, копавшегося в холодильнике, и сама не поняла, как предложила сплав на плоте взамен на гормоны.

      Шурик аж обалдел от такой новости и закрыл холодильник.

      – Четыре недели. Дальний Восток. Никаких компьютеров.

      – И ты мне дашь разрешение и отец тоже? – хитро спросил сын, а в глазах зажегся огонь.

      – Я подпишу его там же на плоту в последний день сплава. Отец тоже.

      Шурик молчал, зная, что мать не шутит, она никогда не шутила, всегда говорила всерьез и если что-то обещала, то выполняла.

      – Я подумаю, – сказал он. Но это означало «согласен». Гордость не позволяла сказать сразу да.

      Гордость – это диагноз пострашнее любого неизлечимого заболевания. От гордости страдали дети.

      После разговора Мария Карловна вдруг осознала, что назвала нереальные для ее графика работы даты сплава. Дай Бог бы выкрасть неделю, а тут четыре! Она заохала, не представляя, как разговаривать с начальством. Да ее попрут за четыре недели.

      Однажды Мария Карловна сломала ногу, так на третий день вышла с гипсом и костылями на работу. Нещадно пила обезболивающие. Она хотела выйти сразу на второй, но из клиники позвонили и разрешили день отлежаться.