© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

      О моём друге

      Тяжело писать о близком человеке, который долго шёл рядом, а теперь его нет. Не раз мы путешествовали вместе по стране, коротали дни на охоте и на рыбалке, в погожие летние и осенние дни собирали грибы в лесах Подмосковья. И часто говорили о литературе для детей. Нас роднило то, что оба мы писали о людях, влюблённых в природу, о животных и птицах, о путешествиях и всяких приключениях с нами.

      Георгий Алексеевич за тридцать лет написал немало хороших книг. И читатели – прежде всего дети, подростки – узнавали с его помощью многое в прекрасном мире нашей природы.

      Был он удивительным тружеником: написал много, но сказал далеко не всё, что задумал. В записных книжках у него были заметки о новых замыслах, но они так и остались неосуществлёнными.

      Работал он каждый день и без всякой натяжки мог сказать, что свой труд за письменным столом считает «сладкой каторгой».

      – Начинаю новую книгу. Возникают образы, и все они как шахматные фигуры в длинной и сложной партии, – говаривал он мне. – Зародились они в моей голове и по моей указке живут: страдают и радуются. Великая в этом сладость! А записать все замыслы на бумаге, начать и удачно завершить сюжет – ну просто «каторга»!..

      Он не расставался с записной книжкой, раскрывал её часто и вносил в неё зарисовки даже в свободные минуты на охоте и на рыбалке. А если не писал, то рассказывал: сочно, образно, выпукло. И всегда обнаруживал ту удивительную точность языка, которая отличает подлинно интеллигентного, образованного человека. Он любил народный говор, но ненавидел словесные сорняки, ругань и всякие непристойности, уходящие корнями в далёкую российскую дикость.

      Каждую новую книгу он начинал трудно, как и положено истинному мастеру. Запирался дома, к телефону не подходил. Мы это знали и в такое время его не тревожили. Но проходил месяц, другой… и вдруг раздавался звонок.

      – Живой? – спрашивал он.

      – Ага.

      – Я иду в фарватере, как говорят моряки, и скоро доберусь до цели. Но утомился дьявольски, хочу глотнуть свежего воздуха за городом. А между прочим, ледок окреп, и кто-то ринулся уже за окуньками. Не пора ли и нам?

      – Самое время.

      – Ну, готовься, а я пойду машину проверить.

      Это означало, что завтра можно отправляться в путь.

      На охоте везло нам не часто. Бывало, послушаем по весне одиночного вальдшнепа в березовой куртинке под Москвой или выпалим по десятку патронов на утином перелёте. А то побегаем на под слух за гончей по чернотропу и под вид им одного косого. Но чтоб ягдташ был полон, как подушка, – такого не припомню.

      Рыбалка случалась добычливее, да и то, если ехали мы с очень сильным желанием одарить друзей плотвой или окунями и направлялись за тридевять земель – к голубым озёрам Валдая, или на Оку – почти под Касимов, или за Переславль – на реку Вёксу, или на просторы волжских морей. А частенько и так бывало: посидим летом под ракитой, повздыхаем, что оскудел водоём, послушаем перепелиный бой, Коростелёву трещотку да надышимся всласть ароматами луговых трав.

      – А как же быть с ухой, Егорушка? – спрошу я.

      – В другой раз. Нынче во сне уху повидаем, и на том спасибо!

      Был он человек добрый, благородный. К тому же обязательный и точный. Дружить с ним было легко, в радость: ведь действительно человеку дороже всего человек!..

      В конце 50-х годов стал он грузнеть и однажды пожаловался на резкую боль в почке. Врачи тогда вылечили его.

      Летом 1964 года поехал он на Выставку достижений народного хозяйства СССР. Там он долго беседовал с ребятами в павильоне юных натуралистов, сидел на берегу пруда под плакучей ивой и глядел, как незадачливые рыболовы охотились за карпами. Неожиданно он почувствовал себя плохо, и через день пришлось его доставить в больницу с приступом острой боли в сердце. Врачи установили инфаркт. Месяца через полтора здоровье его пошло на поправку. Он уже собирался выписаться из больницы и уехать в санаторий. Но случился второй инфаркт. Сердце отказало. И 18 августа 1964 года мы потеряли писателя и друга.

      Моё поколение охотников, следопытов и натуралистов давно свыклось с близким нам именем Георгия Алексеевича Скребицкого. А про детей и говорить нечего: своему «дедушке-юннату» написали они сотни, тысячи восторженных писем и встречались с ним очень часто.

      Общаясь с Георгием Алексеевичем из года в год, я никогда не задумывался, какое место принадлежит ему в русской литературе, открыто обращённой к людям на природе, к большим раздумьям об извечной красе наших российских просторов.

      Но теперь я вижу отчётливо. Зачинали эту литературу Иван Сергеевич