Глава I

      Продажа университетской земли

      «А в-третьих, – сказала самой себе Джейн Стэддок, – вы сочетаетесь браком, чтобы помогать друг другу, поддерживать друг друга и утешать». Она вышла замуж полгода тому назад, и слова эти засели у нее в памяти.

      Сквозь открытую дверь она видела маленькую кухню и слышала громкое, неприятное тиканье часов. Из кухни она только что вышла и знала, что там все прибрано. Посуду она вымыла, полотенце повесила на радиатор, протерла пол. В комнатах тоже был порядок. Сейчас она вернулась из магазина, купила все на сегодня, а до одиннадцати оставалась целая минута. Если даже Марк придет к обеду, у нее только два дела на все семь часов: второй завтрак и чай. Сегодня там у них собрание. Когда она сядет пить чай, Марк непременно позвонит и скажет, что пообедает в университете. День лежал перед ней пустой, как квартира. Сияло солнце, тикали часы.

      «Помогать, утешать, поддерживать…» – печально подумала Джейн.

      На самом деле, выйдя замуж, она сменила дружбу, смех и массу интересных дел на одиночное заключение. Никогда еще она не видела Марка так редко, как в эти полгода. Даже если он сидел дома, он почти не разговаривал – то ему хотелось спать, то он о чем-то думал. Когда они были друзьями и позже, когда влюбились, ей казалось, что и за целую жизнь им всего не переговорить. Зачем он на ней женился? Любит он ее? Если любит, слово это значит не одно и то же для мужчин и женщин. По-видимому, бесконечные разговоры были для нее заменой любви, для него – предисловием.

      «Вот и еще одно утро я промаялась… – сказала она самой себе. – Работать надо!»

      Под работой она понимала диссертацию о Донне. Она не хотела бросать науку, и отчасти поэтому они решили не иметь детей, во всяком случае – теперь. Оригинальным мыслителем Джейн не была и собиралась подчеркнуть в своем труде «победное оправдание плоти» у избранного ею автора. Она еще верила, что, если обложиться выписками, заметками и книгами и сесть за стол, былое вдохновение вернется к ней. Но прежде – быть может, для того, чтобы оттянуть первый миг, – она полистала газету и увидела фотографию.

      Тогда она вспомнила свой сон. Вспомнила она и те несчитаные минуты, когда сидела на кровати и ждала рассвета, не зажигая лампы, чтобы Марк не проснулся. Он ровно дышал, и это обижало ее. Он вообще спал как убитый. Только одно могло разбудить его, и то ненадолго.

      Сон был дурной, но дурные сны тускнеют, когда их рассказываешь. Однако мы его расскажем, иначе многое будет непонятно. Сперва ей приснилось лицо. Лицо это было смуглое, носатое и очень страшное – главным образом потому, что на нем запечатлелся страх. Рот был приоткрыт, глаза расширены, как расширяются они на секунду, когда ты ошеломлен; но ей почему-то стало ясно, что шок длится несколько часов. Потом она разглядела всего человека. Он скорчился в углу беленой каморки и, по-видимому, ждал чего-то ужасного. Наконец дверь отворилась и вошел другой человек, благообразный, с седой бородкой. Они стали разговаривать. Раньше Джейн не понимала, что говорят люди в ее снах, или просто не слышала. Сейчас она слышала, но почти ничего не понимала, потому что говорили они по-французски, и это придавало сну особую достоверность. Второй человек сказал первому что-то хорошее, и тот оживился и воскликнул: «Tiens… ah… ça marche»[1], но потом как-то поджался. Второй тем не менее убеждал его настойчиво и тихо. Он был недурен собой, хотя и холодноват, но в пенсне его отражалась лампочка, и глаз она не разглядела. Кроме того, у него были слишком безупречные зубы. Джейн он не понравился. Особенно ей не нравилось, что он мучает первого. Она не понимала, что он предлагает, но как-то догадалась, что первый приговорен к смерти и предложения эти пугают его больше, чем казнь. Тут сон утратил свой реализм и превратился в обычный кошмар. Второй поправил пенсне и, холодно улыбаясь, схватил первого за голову обеими руками. Он резко повернул ее (Джейн видела прошлым летом, что так снимают шлем с водолаза), открутил и унес. Потом все смешалось. Появилась другая голова, со струящейся бородой, вся в земле. За ней появилось и тело, какой-то старик, похожий на друида. Его откуда-то выкапывали. Сперва Джейн не испугалась, резонно предположив, что он мертвый; но он зашевелился.

      «Не надо! – крикнула она во сне. – Он живой! Вы его разбудите!»

      Но они ей не вняли. Старик присел и заговорил как будто бы по-испански. Это испугало ее так сильно, что она проснулась.

      Такой был ее сон – не лучше, но и не хуже многих дурных снов. Однако, увидев газетное фото, Джейн быстро опустилась в кресло, чтобы не упасть. Комната поплыла. Голова была та самая,