Архивариус гор,

      Звездочет над заоблачной тиной,

      Где хранишь ты свой голос,

      Опутанный пылью и паутиной?

      Только шаг – на печати следов

      Ляжет тонкое кружево инея,

      Первородный суглинок каменеет

      В размытости синего,

      Ненавязчивый ветер

      Гремит чердаками весь вечер,

      Над оторванной жестью

      Плачет дождь, предпоследний в году.

      Снег не выпал еще.

      Подорожник не лечит

      Эти легкие ссадины троп,

      Что туман в неизвестность ведут.

      Солнца жар, грациозность хромых

      Листопадов —

      Все исчезло, как сон, в роговицах

      Темнеющих луж.

      В них хранится тепло

      Твоего говорящего взгляда,

      Архитектор рельефов земных,

      Провожатый потерянных душ.

      Обжигают слова в палантинах ночей,

      Закутанные в тряпки кошмарных снов,

      Осушают ликующей речи ручей,

      Закрывая рты на засов.

      Отражаются в озере времени дни,

      Взгляд один через лунную даль —

      Двум молчащим навстречу не обойти,

      Ни в округу, ни вброд, ни в гать.

      Всё, что сказано было друг другу давно,

      В этом озере серебрится.

      А несказанным озеру выстелет дно

      Говорящая вещая птица.

      Перешагивает, переругиваясь,

      Через тело любви толпа.

      Сердце, хватит, не плачь, обуглилась

      И травой поросла тропа

      К тем печальным домам,

      Где нет места нам,

      Заскучавшим по светлому дню,

      И надежда глядит невестой

      На забытую волю свою.

      Сердце, что тебе дать в утешение,

      Колыбельную детскую спеть?

      Неповинное, просишь прощения.

      Крылья сломаны, не взлететь.

      Бейся, черную кровь перемалывай

      В остывающей меди зари,

      Прорастай орхидеями алыми

      На безжизненном теле любви.

      Под первородной лаской страх

      Звериным рыком обезличен.

      Вся боль твоя – как кровь на топорах.

      А утешения мои – звенящий щебет птичий.

      Я вернусь в воскресенье, под вечер, когда

      Пустоглазые сумерки робко на землю ложатся,

      В жидком свете фонарном звенят провода,

      И, вальсируя с ветром, снежинки кружатся…

      Снова встретимся мы, древнекаменный город.

      Покривишься улыбкой лубочной

      И ладонью холодной поправишь мне ворот,

      Бесприветный, неласковый отчим.

      Помнишь, ты мне велел – уходя, уходить

      И не плакать над сердцем ранимым.

      Помнишь, клялся меня навсегда сохранить

      В безнадежности пустоши зимней,

      Где толпа неприютных продрогших домов

      Ожидает меня без особой тревоги,

      Где распята стальная твоя нелюбовь

      Костылями железной дороги.

      Где на старый чердак ты убрал колыбель

      И в сарае лежат мои книжки.

      Где живет – да живет ли?

      И где он теперь? – тот смешливый

      Соседский мальчишка…

      Где бездонной была глубина ручейков,

      Где мой кот забирался на тополь…

      Мне не нужно тепло золотых городов,

      Я вернусь в свой гранитный акрополь.

      Выходя из обветренной небом земли,

      Не тебя мне молить о спасении.

      Когда грохот составов затихнет вдали,

      Я под вечер вернусь, в воскресенье…

      Что ни вздох – обнаженная сущность

      Земляного тугого литья.

      Облаков