Зачем ты неподатлив, как металл,

      Как мрамор, горд бездушной белизною?

      Ужель ты мук любви не испытал?

      Да женщиной ли ты рожден земною?

           Когда бы так она была тверда,

           Ты вовсе б не родился никогда.

      Молю, не дли невыносимых пыток,

      Одно лобзанье, милый, мне даруй.

      Какой от губ моих – твоим убыток?

      Ответь мне – или сразу поцелуй:

           С лихвой я возвращу тебе подарок,

           И каждый поцелуй мой будет жарок!

      Не хочешь? Ах ты, каменный болван!

      Безжизненная, хладная статуя!

      Раскрашенный, но мертвый истукан!

      Ты не мужчина, раз от поцелуя

           Бежишь, – в тебе мужского только вид:

           Мужчина от объятий не бежит!»

      Излила гнев – и будто онемела,

      Грудь стеснена, окостенел язык;

      Она других любовь судить умела,

      Но в тяжбе собственной зашла в тупик:

           И плачет от бессилия, и стонет,

           И речь невнятная в рыданьях тонет.

      То льнет к нему умильно, как дитя,

      То сердится, то за руку хватает,

      И, пальцы с пальцами переплетя,

      Удерживает и не отпускает;

           То взор отводит, то глядит в глаза –

           И шепчет, обвивая как лоза:

      «Любимый мой! в урочище весеннем,

      За крепкою оградой этих рук

      Броди где хочешь, будь моим оленем,

      Я буду лесом, шепчущим вокруг;

           Питайся губ моих прохладной мятой,

           Пресытишься – есть ниже край богатый:

      Там родинки на всхолмиях крутых

      И влажные ложбины между всхолмий,

      Там ты в чащобах темных и глухих

      Укроешься от всех штормов и молний;

           Нигде не встретишь хищного следа,

           Пусть лают псы – им входа нет сюда!»

      Адонис рассмеялся – и тотчас

      Две ямки на ланитах проступили:

      Их вырыл Купидон, чтоб в смертный час

      В сей нежной упокоиться могиле;

           Хитрец предвидел: не погибнет он,

           Но будет вновь любовью воскрешен.

      Две этих ямки пропастью бездонной

      Разверзлись пред Венерой. Мрак и тьма!

      Как ей хватило духу, оскорбленной,

      Снести удар и не сойти с ума?

           О, как могла она, любви царица,

           В спесивца бессердечного влюбиться?

      Но что теперь ей делать, чем помочь?

      Слов больше нет, и ожиданья тщетны.

      Из плена рук ее он рвется прочь,

      Моленья остаются безответны.

           «О, смилуйся, не покидай меня!» –

           Но он уж мчится отвязать коня.

      Но что это? Испанская кобылка

      Из ближней рощи, празднуя весну,

      С призывным ржаньем, всхрапывая пылко,

      К Адонисову мчится скакуну;

           И конь могучий, зову не противясь,

           Спешит навстречу, обрывая привязь.

      Плечами