Цивилизация. Кеннет Кларк
Читать онлайн книгу.
Отсюда неизбежны обобщения – причем на грани риска, иначе публика заскучает. В сущности, это не ново. Примерно так мы говорим в кругу друзей после ужина. И телевидение должно сохранять атмосферу непринужденной беседы, свободный ритм устной речи, порой допускающей языковые небрежности, иначе разговор будет звучать слишком напыщенно.
Просматривая свои сценарии и мысленно сравнивая их с соответствующими телевизионными передачами, я с огорчением сознаю ущербность печатной версии. Почти в каждом из телевизионных выпусков наибольший эффект достигался теми средствами, которые словами не заменишь. Например, в программе, озаглавленной «Обманчивость надежды»[1], вы слышите знакомый мотив «Марсельезы» и хор узников из бетховенского «Фиделио», вы видите потрясающе снятую скульптурную группу Родена «Граждане Кале»: все это вместе говорит именно то, что я хотел сказать, приступая к теме выпуска, притом с такой мощью, с такой наглядностью, каких невозможно достичь на странице печатного текста. Мысль и чувство для меня едины, и я глубоко убежден, что сочетание слова и музыки, цвета и движения выводят человеческий опыт далеко за пределы, доступные одним лишь словам. Вот почему я верю в телевидение, вот почему я согласился посвятить два года созданию телевизионных сценариев и посмотреть, что из этого получится. Благодаря профессиональной, искусной работе режиссеров и телеоператоров отдельные моменты нашего документального фильма, как мне кажется, способны и тронуть, и просветить наших зрителей. Но в книге они утрачены.
Зачем же я разрешил выпуск книги? Отчасти по слабохарактерности – не люблю говорить «нет», а в данном случае мне пришлось бы повторить это устно и письменно сотни раз. Отчасти из тщеславия – кто же устоит перед соблазном обнародовать свои суждения! В процессе работы над сериалом я заметил, что подчас высказываю вслух такие вещи, какие в иных обстоятельствах оставил бы при себе. И если мольеровский мещанин во дворянстве возликовал, узнав, что говорит прозой, я был немало изумлен, обнаружив, что у меня есть точка зрения. Наконец, мне позволено, надеюсь, иметь и более достойный побудительный мотив, а именно чувство благодарности. Листая свои записи, я понял, что в них выражена моя благодарность за тот драгоценный опыт длиною в пятьдесят лет, который подарила мне судьба. Почему публичное выражение благодарности считается похвальным, я судить не берусь, однако так учит нас Божественная литургия, и мне, полагаю, простится подобная нескромность.
Естественно, моим первым желанием было значительно расширить сценарии телевизионных программ и придать им более литературную форму. Но вскоре я понял: если прояснять каждую аллюзию и обосновывать каждое обобщение, понадобится еще год работы, а изложение в результате утратит непринужденность и динамику, что не пошло бы на пользу книге. В итоге мне пришлось смириться с теми изначальными ограничениями, которые определили характер сопроводительного текста, и довольствоваться незначительными переделками, внося лишь самые необходимые изменения или полностью выбрасывая те куски, которые непонятны без параллельного зрительного ряда. Когда линия ваших рассуждений подчинена визуальному образу, говорить о строгой логике и солидной аргументации не приходится, и мне до сих пор стыдно за многие серьезные упущения. Сколь угодно беглый обзор цивилизации должен отводить философии и праву намного больше места, но я не сумел придумать зрелищный способ подачи этих важных цивилизационных аспектов. Подобная ущербность особенно остро чувствуется в разговоре о Германии. Пространно рассуждая о баварском рококо, я практически обхожу молчанием Канта и Гегеля. Вместо того чтобы стать одним из главных героев выпуска, Гёте оказался всего лишь проходным персонажем, а немецкие романтики и вовсе остались за кадром. Другие умолчания вызваны элементарной нехваткой времени. Первоначально я планировал одну программу целиком посвятить классицизму – от Палладио до конца XVII века. Это позволило бы включить в обзор Корнеля и Расина, Мансара и Пуссена. Вполне вероятно, несостоявшийся выпуск стал бы одним из самых удачных во всем сериале. Но не тут-то было: оказывается, число 13 более или менее канонично для телевизионных сериалов, так что с этой идеей пришлось распрощаться. Соответственно, удельный вес барокко неоправданно вырос за счет классицизма.
Большую роль (непомерно большую, по мнению отдельных критиков) в сериале играет музыка, тогда как поэзия представлена намного скромнее, и в этой связи я не вполне удовлетворен своим портретом елизаветинской Англии. Разумеется, нелепо выводить на сцену Шекспира исключительно как великого пессимиста, главного героя полувековой эпохи сомнений. Однако смягчить под занавес краски при помощи пары-тройки банальностей по адресу «Сна в летнюю ночь» и «Ромео и Джульетты» было бы еще хуже.
Некоторые из вопиющих лакун сериала продиктованы его заглавием. Если бы речь шла об истории искусства, оставить Испанию за скобками было бы немыслимо. Но если мы спросим себя, в какой мере Испания расширила границы наших представлений, заставила человечество сделать очередной шаг к вершине, ответ будет не столь очевиден. «Дон Кихот», великие святые, иезуиты в Южной Америке? В остальном Испания была просто Испанией, а поскольку я стремился в каждой программе показать следующий этап развития
См. гл. 12. –