Свирька затопила печь, положила вдвое меньше дров и стала ждать; Ганна пришла, разделась и сразу улеглась на полок.

      Она молчала.

      Когда стало жарко, Свирька махала на Ганну веником. Та поворачивалась, то спиной, то животом и опять молчала. Так никогда не было, только когда Ганна гадала – тогда рядом с ней всегда была только одна Свирька помогать, если что надо. А в другие дни в баню ходили все женщины со двора. Сообща мылись, парились и тёрли друг друга, мыли детишек. Ганна хороводила, всем было весело, если никто не болел, а если болел, то вместе лечили, кто как умел. А сейчас Ганна и не гадала и…

      Свирька не понимала.

      Ганна молчала.

      Когда в кадушке осталось воды на дне, Ганна встала, замоталась в убрус и вышла.

      – Прибери тут! – только сказала она.

      «Сама знаю!» – обиделась Свирька-наперсница.

      Из всех рабынь на подворье Ганна привечала Свирьку. Свирька была красивая. Ещё красивую привёл Радомысл прошлый год из Царьграда Василису, но Ганна сразу отнеслась к ней с равнодушием и от того, что работы на шесть рабынь не было так много, сразу отправила на свинарник. А Свирька заметила, что у Василисы очень нежные руки и как-то спросила её, мол, что умеешь? Так пожала плечами и сказала что-то про шёлк. Свирька поняла, что если Ганна об этом узнает, то Свирька поменяется местами с Василисой, потому что никто на дворе не мог прясть шёлк, хотя и не из чего было, шёлк привозили в Киев сразу готовый, и немного было в Киеве женщин, которые могли шить. И Свирька стала вести себя с Василисой так, будто той и не было. Шёлковую ткань привозили с восхода, с Хазарского моря. Там купцы с запада встречались с купцами из восточной страны, что за стеной, а те везли лекарственные снадобья и шёлк.

      Свирька всё, что умела, делала хорошо, у неё были проворные руки, быстрые глаза и ум, но самое главное, желание угодить. И ещё светловолосая Свирька была одинакова телом с черноволосой Ганной: рост, талия, руки, плечи и даже груди, как один гончар надвое лепил, бабы на дворе удивлялись, а в бане ахали. А какое это было для Ганны удобство, когда если она что-то шила, то примеряла на Свирьке.

      Василиса не подходила ни для какого дела.

      «И зачем Радомысл её привёл? Пошто?»

      Ответа бабы не находили и поначалу задевали Василису, но та не отвечала, они отстали, а потом заметили, что она молится греческому лику на деревянной плашке и отстали совсем. Со временем про Василису будто забыли, и та ничем о себе не напоминала, а напомнила вот так – её в наложницы к себе взял сам князь и бабы про себя стали сочувствовать Ганне, они знали, что она не любит своего рыжего старика, из-за него она бездетная, а поглядывает на князя Олега.

      Когда Радомысл ушёл в поход, Свирьке с его