Примерно с семи лет почти каждый день я выходила встречать отца с работы. Рабочий день в банках – с девяти до пяти. Каждый вечер отец возвращался к ужину, и все происходило по одному и тому же сценарию. Он останавливал свой синий «Форд седан», открывал дверцу и сажал меня на колени. Я бралась за руль своими маленькими ручками и «парковалась» у дома, а он нажимал на педали.

      Мне нравилась эта традиция, и я бесконечно гордилась своим отцом, таким красивым, в костюме, иногда с ковбойской шляпой, и всегда пахнувшим лосьоном Old Spice. Это было в конце 1950‐х, и мы были как семья из сериала «Предоставьте это Биверу»[6]. Когда мы входили в дом, мама была занята приготовлением еды, развешиванием белья или штопкой носков. Папа садился в свое любимое кресло и читал газету или включал наш черно-белый телевизор, чтобы посмотреть игру местной бейсбольной команды. Иногда мы с Джен и Бонни придвигали свои маленькие стульчики и смотрели бейсбол вместе с папой.

      Воскресные обеды с бабушками и дедушками были особым ритуалом, но и наши ужины дома тоже представляли собой определенную церемонию. Каждый вечер около пяти часов одна из девочек должна была накрыть на стол, стелилась чистая скатерть. Мама ставила на стол цветы – не покупные, а из нашего сада – или ставила еще какое-то украшение по сезону. Зажигались свечи, и все занимали свои места – всегда одни и те же, хотя специально это никак не оговаривалось. У нас был прямоугольный стол, окруженный шестью стульями (когда появились близнецы, добавился еще и седьмой), и папа сидел во главе стола, перед камином. По традиции жена должна была сидеть напротив мужа, но