Квартира на Уране: хроники перехода. Поль Пресьядо
Читать онлайн книгу.
ничего не скажешь, идеальная публика для подобных признаний. До этого момента Ульрихс скрывался за псевдонимом Numa Numantius. Но с этого дня он говорит от себя – он дерзнул замарать имя своего отца. В своем дневнике Ульрихс признаётся, что ему страшно. Признаётся, что за несколько секунд до того, как выйти на сцену главного зала мюнхенского театра Одеон, он подумывал было сбежать и никогда не возвращаться. Но внезапно он вспоминает слова швейцарского писателя Генриха Хёссли, который несколькими годами ранее защищал «содомитов» (правда, не от первого лица): «Два пути лежат предо мной, – пишет Хёссли, – написать эту книгу и подвергнуть себя гонениям или же не писать ее и до самой смерти жить с грузом вины. Не скрою, соблазн не писать был велик… Но тут пред моим взором предстали образы всех осужденных – еще не рожденных, но уже отверженных – детей. У их колыбелей видел я их несчастных матерей, баюкающих невинных и проклятых детей! А затем я увидел наших судей с завязанными глазами. И я представил своего могильщика, кладущего крышку гроба поверх моего охладевшего лица. И раньше, чем я успел покориться, мною овладело властное желание встать на защиту попранной истины… И я продолжил писать, решительно отворотив взор от всех тех, кто пытался меня погубить. У меня больше нет выбора, смириться или говорить. И я сказал себе: говори или будешь достоин порицания!»
В своем дневнике Ульрихс вспоминает, что, услышав его речь, судьи и парламентарии, сидящие в зале мюнхенского Одеона, взревели бешеной толпой: «Закройте заседание! Закройте заседание!» Но тут он уловил один или два слабых голоса: «Дайте ему договорить!» В самый разгар хаоса и суматохи глава заседания покидает здание театра, но кое-кто из парламентариев всё же остается. Голос Ульрихса дрожит. Они слушают его.
Что это значит – говорить? Что это значит для тех из нас, кому отказано в доступе к разуму и знаниям, кого признали душевнобольным? Каким голосом мы можем говорить? Могут ли ягуар или киборг дать нам свои голоса? Говорить – это изобрести язык перехода, отправить свой голос в космическое путешествие; перевести наше различие на язык нормы, продолжая втайне практиковаться в непонятной для закона странной болтовне.
Так Ульрихс стал первым европейским гражданином, публично заявившим, что хотел бы иметь квартиру на Уране. Он стал первым душевнобольным, первым сексуальным преступником, взявшим слово для того, чтобы изобличить категории, сделавшие из него преступника и извращенца. Он не сказал: «Я не содомит». Наоборот, он защищал право мужчин на содомию, призывая к реорганизации знаковых систем, к изменению политических ритуалов. Ритуалов, породивших правила социального распознавания тел как больных или здоровых, легитимных или преступных. Он изобрел новый язык и новую сцену высказывания. Каждое слово Ульрихса, обращенное с Урана к мюнхенским юристам, несет отзвук насилия, рожденного бинарной эпистемологией Запада. Целую вселенную поделили надвое и только