Вот в этот самый момент в квартире, расположенной на другом конце города, раздался телефонный звонок.

      Не перебивая, Аристарх Генрихович Ученик выслушал все, что сказал ему его абонент, положил телефонную трубку и глубоко и скорбно задумался. Затем, высвободив свой кулак из-под своего подбородка, он ударил им по столу. Удар получился не сильным, но трубка, еще хранившая тепло его широкой ладони, жалобно ёкнув, соскочила с аппарата.

      Обращаясь к невидимому собеседнику, он произнес-пообещал:

      – Помогу. Все равно помогу, жалко же. Ведь он её любил.

      Яковлев и сам обратил внимание – в спальне чувствовалось женское присутствие.

      «Уже кое-что! Шерше ля фам! Вот она – проверенная временем истина. Белье – это не просто «приходящая» женщина, на час, на вечер, на ночь. Белье – это отношения».

      Он непроизвольно втянул носом воздух и уловил благоухание. Аромат. Чего? Какой? Что он напоминал? О чем? Духи? Вино? Цветы? Экзотические фрукты? Естественный запах кожи, тела? Сказать было трудно. Он был зыбким, неровным, растворяющимся и исчезающим, накатывающим порывами и волнами, легким, сладким, горьким, острым, необузданным, притягательным, возбуждающим.

      «Ну, женщина, ну, – тут же одернул он себя. – И что? Понятное дело – молодой богатый мужик. Женщина, девушка, любовница, жена… Нет, женат он не был. А убийство – заказное! Если только не ревность? Есть такое чувство. Интересная мысль. Не исключено».

      Картины. Их было четыре. Черные строгие рамки. Яркие свежие тона. Они смотрелись. Но, переводя взгляд с одной на другую, и на следующую, и на последующую, Яковлев вдруг почувствовал неясный дискомфорт. Он не был ценителем-специалистом, однако, считал, что понимает качество интуитивно. Контраст бил в глаза.

      Полотна, висевшие рядом, принадлежали кисти одного мастера, но со второй парой, что была расположена на противоположной стене, входили в необъяснимый диссонанс: были несовместимы и даже нелепы в своем соседстве.

      «Новый вкус – признак нового действующего лица, – подумал Яковлев. – Интересно, где выбор самого Терехова, а где – его неизвестной пассии? Наверное, – продолжал размышлять Яковлев над подмеченным феноменом, – в постели каждый видел свои картины – те, что нравились. Или в зависимости от настроения они оба поворачивались в одну и ту же сторону?»

      Яковлев представил, как два обнаженных тела, не отрывая своих глаз от живописных работ, сплетаются в любовном противоборстве… И в миг первого соприкосновения, когда соответствие внешнего и внутреннего, её полости-раковины и принадлежащего ему животворящего стебля еще не найдено, он хватает в кулак копну её волос и с силой тянет… нет, дергает рывком на себя – её шея, словно по лекалу, выгибается, её затылок ложится в ямку меж её лопаток. Он заглядывает ей в глаза и понимает, что вот теперь они видят одно и то же – спокойный, рассеянный пейзаж: воду с отблесками,