Маргиналии. Выпуск первый. Максим Велецкий
Читать онлайн книгу.
Читать тексты нередко сложнее, чем писать, потому что неизбежно реагируешь на прочитанное – возникают мысли, сначала напрямую связанные с чужими, а потом от оных опосредованные. На цельное самостоятельное сочинение они не тянут и, как следствие, остаются непродуманными и непрописанными. Если читаешь с карандашом, то в лучшем случае они превращаются в краткие пометки на полях – «ага», «проверить», «именно», «откуда цит?», «бред», «гениально», «вставить в диссер», «кретин». Идея сделать развернутые заметки на полях – кои в западной традиции получили названия маргиналий – стала для меня прекрасным решением проблемы того, как избавится от сопутствующих чтению мыслей и чувствований.
В эту книгу попали самые разные типы текстов: и спонтанные опусы, ведомые восхищением / раздражением / веселым настроением, и продуманные философские эссе, и научно-популярные очерки, и политические филиппики. Собрание получилось свободным, пестрым и бодрым – по крайней мере, именно таким оно видится автору.
Подчеркну, что под этой обложкой собраны не эпиграфы, а именно маргиналии. Разница существенна: одно дело – написать текст и потом подобрать к нему лаконичную цитатку, а другое – создать текст вокруг цитаты. Так вот, мне было важно отталкиваться от чужих мыслей, а не вталкивать их в свои в качестве элемента оформления. Можно было бы делать иначе: например, взять общеизвестную фразу Аристотеля о том, что человек – это политическое существо, и накрутить вокруг нее большое эссе об истории политической философии. Или взять «каждая несчастливая семья несчастлива по-своему» – и накидать очерк о семейной психологии. Но это было бы нечестно, поскольку цитата тут бы являлась предлогом к тексту, а не его катализатором. Так вот, сюда попало только то, что возникло как реакция на чужие мысли.
При составлении сборника я придерживался только четырех правил. Во-первых, включать в него не более двух маргиналий к одному автору. Во-вторых, не использовать ненормативную лексику – кажется, мне это все-таки удалось. В-третьих, избегать ненавистных мне сносок – а вместо этого вынести список литературы и комментарии в отдельную главку «Авторы и источники» (ссылка на которую в текстах иногда обозначена как [АИ], но чаще просто подразумевается). В-четвертых, не писать о том, что перестанет быть актуальным уже спустя месяц – не буду лукавить: мне бы хотелось, чтобы книга и через сотню лет читалась не без интереса.
Чего я намеренно избегал, так это стремления к соответствию чужого текста и своего комментария. Потому, например, маргиналия «3. К Сунь-Цзы» посвящена западной политике, «8. К Платону (2)» – практикам социалистов, а «16. К Апулею» – советской цензуре. Произведения отсортированы по времени рождения авторов комментируемых текстов, дистанция между которыми составила почти двадцать шесть веков.
Это не последний сборник маргиналий – второй уже в работе. В нем также будет ровно пятьдесят пять произведений.
Хочу поблагодарить, во-первых, свою семью за всестороннюю моральную поддержку, а во-вторых, своих платных подписчиков – за материальную. Отдельное спасибо хочу сказать моему научному руководителю Юлии Валерьевне Пую, благодаря которой я окончательно утвердился в намерении заниматься наукой.
1. К Анаксимену
«Начало – бесконечный воздух (ἀήρ άπειρος), из которого рождается то, что есть, что было и что будет, а также боги и божественные существа, а [все] прочие [вещи] – от его потомков. Свойство (εἶδος) воздуха таково: когда он предельно ровен, то не-явлен взору, а обнаруживает себя, [когда становится] холодным, теплым, сырым и движущимся. Движется же он всегда, ибо если бы он не двигался, то все, что изменяется, не изменялось бы. Сгущаясь и разрежаясь, [воздух] приобретает видимые различия». [АИ 1]
В историко-философской литературе Анаксимену обычно уделяется меньше внимания, чем двум его предшественникам и соотечественникам – Фалесу и Анаксимандру. Пожалуй, только у Уильяма Гатри в «Истории греческой философии» мы можем найти развернутое толкование его учения. Другие авторы лишь сухо отмечают, что оно было «шагом вперед», но делают это походя – как бы механически следуя идее прогресса: мол, раз он был третьим милетским философом, то он должен был наследовать двум первым и в чем-то их превосходить. Между тем, анаксименовское решение проблемы первоначала совершенно замечательно – и с физической, и с логической точек зрения.
Следует сказать, что милетские мыслители, с которых обычно начинается изложение истории философии, вовсе не были философами в том смысле, в каком ими были Пифагор, Парменид, Платон, Аристотель и прочие. Милетцы были учеными-естествоведами и называли свою деятельность ἱστορίη — исследованием природы. В их времена ионийский Милет был крупнейшим «деловым центром» Средиземноморья, а потому и интеллектуальная деятельность милетцев была ориентирована не на метафизику и логику, а на практику. Философия же в собственном смысле слова зародилась на западе греческого мира и была сосредоточена не на естественнонаучных, а на теологических и этических (в том числе политических) вопросах.
Тем не менее, оказалось,