– Что ты делаешь? – взволнованно и медленно произнес знакомый голос, – Леся! Пойдем есть! Ты так давно сидишь? Что случилось? Ты ударилась? – мама взяла ее на руки и понесла на кухню, – Никогда не слышишь, как я тебя зову.

      Папа уже ел золотистый суп, сверху Леся посмотрела на то, что не могла видеть со своего стульчика и опять оказалась в нем.

      Стол стоял на проходе: напротив двери, окна, посередине у стены. У каждого была своя сторона стола и со своего места Леся видела только папину макушку.

      Сзади гудел холодильник, иногда он заполнял всю кухню этим гулом, и Леся не могла слышать, о чем говорят родители, не могла сдвинутся под тяжестью этого звука. И мама в такие моменты начинала её кормить, говоря что-то. А девочка просто замирала в ожидании, когда холодильник умолкнет. А потом оставалось успеть доесть, пока он не щелкнет и не начнет опять уплотнять пространство вязкостью.

      Дни заканчивались ужином и с разными вариантами подготовки ко сну: глажением белья, мытьем, тишиной и темнотой комнаты с нечеткими тенями деревьев. Чтение сказок на ночь от мамы или радио из кухни вещало детские программы.

      Мама постоянно была чем-то занята, Леся бывало ходила по квартире туда-сюда, не зная чем заняться. И останавливалась на интересе, что делает мама. Как она гладит белье, какой запах наполняет комнату. Раскладывание и складывание папиных рубашек на столе в ровную стопку.

      Переворачивает и теперь другую сторону прогладит. Это было простыми движениями, отлаженными и девочка представляла, как она будет с такой же легкостью гладить вещи, когда вырастет.

      Интерес, вещь занимательная, но от него быстро устаешь.

      И Леся возвращалась в свою комнату. Пластмассовая лиса все так же стояла на тумбочке, гладкая, жесткая, с прищуром; она смотрела и ждала, когда с ней поиграют. Резиновые мишки, заяц, ежик – были уже немного протершиеся. С ними она играла чаще, а беря в руки зайца вспоминала, как кусала ему уши, когда была совсем маленькая.

      Их было приятно