Границы в анализе. Юнгианский подход. Всеволод Калиненко
Читать онлайн книгу.
мог быть дом, источник, грот, гора и др. (Хюбнер, 1996). Границы такого пространства весьма условны и изменчивы, размеры неопределенны, в соответствии с меркуриальной природой присутствующей в нем целостности сознательно-бессознательной психики. Это табуированная область, где человек может встречаться с бессознательным (Jung, CW, v. 12, par. 63), место, где человек чувствует себя в безопасности, где одобряется и поддерживается любое проявление спонтанности (Якоби, 1996).
В ключевой главе «Психологии и алхимии», носящей название «Символизм мандалы», Юнг использует оба термина – сосуд и теменос, убедительно демонстрируя, что только в таком особом пространстве может возникнуть «imaginatio»[18]. Необходимость надежной защиты этого пространства от нежелательного смешения с тем, что находится за его пределами, обусловливается уязвимостью психики (как пациента, так и аналитика), открытой для бессознательной идентичности. Это требует уважения к бессознательному, поддержания символически аналитической установки, соблюдения конфиденциальности. С другой стороны, защиты требует и пространство по другую сторону аналитической границы, поскольку в анализе активны нуминозные силы, «демоны бессознательного», от которых следует предохранять внеаналитическую жизнь пациента и аналитика, их неподготовленное или регрессирующее в бессознательной идентичности эго-сознание.
Древнегреческие теменосы были маркированы гермами – четырехгранными стелами с головой Гермеса и эрегированным пенисом, выполнявшими пограничную функцию[19]. Маркируя пространства, гермы указывали психологические и моральные пределы, задавали гражданам экзистенциальные измерения (Стайн, 2009). Аналитическое пространство – психотерапевтический теменос – должно быть ясно маркировано. Формальная структура контейнера – сеттинг – выполняет роль такого маркирования, что начинает осознается чаще всего лишь при его существенном изменении или, как крайний случай, когда сеттинг вовсе отсутствует. Последнее нередко имеет место в работе с беженцами, когда нормальный сеттинг организовать не возможно. Пападопулос удерживал границы, в частности, при помощи «контекст-маркеров» – опор, обозначавших терапевтический теменос. Такими «контекст-маркерами» были для него детали деловой одежды терапевта (костюм, галстук), задающие профессиональный контекст[20]. Подобные маркеры можно назвать символическими, в отличие от обычных сеттинговых формальных маркеров. Заметим, что символические маркеры часто используются аналитиками и в условиях нормального сеттинга (вспомним, например, античные артефакты в кабинете Фрейда). Это напоминание для пациента и для аналитика о лиминальной природе глубинной психотерапии, которая «соединяет вышний мир сознания с подземным миром бессознательного» (Стайн, 2009, с. 126).
Аналитическое пространство двойственно, как и его границы. Стайн говорит о том, что внутри терапевтического контейнера есть формализованное в соответствии с социальными законами пространство,
«
«Стела Гермеса имеет здесь больше пограничную, отгораживающую функцию, это порог, через который переходят из одной нуминозной силовой сферы в другую. С этим были связаны определенные культовые предписания. Так, в храм нельзя было входить без совершения определенных очистительных обрядов. Это имело всеобъемлющую силу одинаково как при входе в священные места, так и при выходе из них. Поэтому пространственный порог окружает, как заметил Э. Кассирер, „религиозное прачувство“» (Хюбнер, 1996, с. 146).
«Я постепенно стал осознавать, как я использую определенные опоры, чтобы обозначить мой „терапевтический теменос“, например надевая пиджак и галстук (которые я обычно ношу на работе) и принося с собой мой клинический настенный календарь, которые были „контекст-маркерами“, напоминавшими мне о том факте, что я выполняю здесь профессиональную работу, а не нахожусь в качестве озабоченного друга. Это создавало терапевтический сосуд, позволявший поддерживать безопасную эмоциональную близость в контексте сохранного терапевтического контейнера» (Papadopoulus, 1998, p. 179–180).