Когда Ты открываешь Себя, Владыко всяческих, и яснее показываешь славу лица Твоего, я весь трепещу, созерцая Тебя вверху, насколько доступно мне низкому по природе, и объятый страхом и изумлением говорю: все Твое, Боже мой, превосходит мое понимание, ибо я нечист и совершенно недостоин взирать на Тебя, чистого и святого Владыку, Которого боятся Ангелы и с трепетом служат Ему, и от лица Которого трясется и трепещет вся тварь. Когда же, сказав это, я сомкну очи, т. е. долу обращу ум свой, не будучи в состоянии видеть или созерцать непокровенного Твоего зрака, тогда плачу, лишаясь красоты Твоей, Боже мой, я, не вынося удаления от Тебя единого Человеколюбца. Ты же плачущего и рыдающего всего меня, о диво, озаряешь светом, и я поражаюсь и еще более плачу, дивясь благоутробию Твоему ко мне блудному.

      Тогда, видя великое неблагообразие тела своего и недостоинство жалкой души моей и пораженный умом от этого созерцания, я восклицаю: кто я, о Боже и Творче всего, и что я сделал вообще доброе в жизни, или какую заповедь Твою я когда-либо вполне сотворил, что Ты прославляешь меня презренного такою славою? И почему или ради чего Ты удостоил меня жалкого днем и ночью озарять таким светом? В самом деле, жаждал ли я когда-либо, ища Тебя, Царю мой? злопострадал ли чрез законы Твоих заповедей? потерпел ли искушения и бичевания, как все претерпевшие это святые от века, чтобы и меня, Христе, сопричислив к ним, спас Ты, не без дел ведь Ты сопричтешь к ним и спасешь меня? Хотя и весьма человеколюбив Ты, как Создатель людей, однако я слышу Иакова, говорящего, что вера без дел мертва (Иак.2:20), и трепещу наказания, ожидающего, без сомнения, там меня – презренного человечка.

      Итак, каким образом, Владыко, я могу надеяться, как верный, быть причтенным к тем, которые прежде поработали Тебе, когда я ни одной Твоей заповеди никогда не соблюл? Но я знаю, что Ты все можешь, все делаешь, что хочешь: Ты и последним, Владыко, даешь, как и первым, и что особенно дивно – сперва последним